О ревности

Театральничанье ревностью бываетъ не y однихъ мальчишекъ, оно переходитъ и въ зрлые годы – и здсь оно опасне, чмъ раньше, потому что и ревность зрлаго человка, семьянина, опасне по характеру своему, чмъ ревность юнца. Ибо послдняя есть, такъ сказать, достигательная, и источникъ ея – зависть къ чужому преуспянию въ любви, либо обидное сознаніе: «близокъ локоть, да не укусишь». А ревность взрослаго семьянина – охранительная, и источникъ ея – чувство собственности, потребность въ ея эгоистическомъ сбереженіи для своего исключительнаго пользованія. Къ великому счастью человчества, большинство мальчишескихъ романов и бываетъ несчастно, – такъ что права собственности на «любимую женщину» не успваютъ создаться, и ревность, слдовательно, застреваетъ тоже въ страдательно-вожделющемъ період, не переходя въ дятельно-охранительный. Иначе, – во сколько бы разъ увеличился процентъ убійствъ и насилій изъ ревности и съ какимъ бы учащеннымъ усердіемъ разряжались револьверы юныхъ Хозе и вонзались кинжалы еще юнйшихъ Алеко въ разныхъ коварныхъ Карменъ и Земфиръ. Преступленія изъ ревности тмъ чаще въ культурной стран, чмъ ране населеніе ея становится способнымъ къ половому сожительству. Романская раса превосходитъ числомъ ихъ славянскую и германскую; южане – сверянъ. И что касается интеллигентныхъ слоевъ общества, повторю: далеко не вс эти преступленія – результатъ искренней, непосредственной ревности. Есть предразсудочныя приличія, нравственныя, какъ есть приличія быта. Много на свт людей, которые, не имя, на что купить новаго галстуха, предпочтутъ украсть галстухъ, чмъ осрамиться, показавшись въ обществ въ старомъ, засаленномъ галстух, хотя отлично понимаютъ, что срамъ отъ преступленія вдесятеро горше срама отъ появленія въ грязномъ галстух. Много людей, которые убиваютъ своихъ женъ, соперниковъ, выходя на дуэли etc, именемъ ревности, вовсе не потому, чтобы послдняя разжигала въ нихъ нетерпимую, свирпую ненависть, не дающую жить жажду крови, убійства, но просто потому, что: какъ же иначе? Въ такихъ случаяхъ принято убивать И Отелло убилъ, и Позднышевъ убилъ и тотъ-то застрлился, и этотъ то застрлился. Не убить другого или себя въ такихъ случаяхъ – неприлично. Я долженъ спасти свою чсть, исполнить, что велитъ мн общепринятое приличіе. Вдь либо Отелло, либо водевильный комикъ. Не хочу, чтобы надо мною смялись, хочу, чтобы отъ меня плакали! Не хочу въ водевильные комики – желаю въ Отелло!

Если такъ случается разсуждать даже людямъ взрослымъ, съ зрлымъ и образованнымъ умомъ, тмъ легче ловятся въ капканъ предразсудка о нравственномъ приличіи ревности юноши и люди полуинтеллигентные. Въ одной изъ статей сборника моего «Столичная бездна») въ этюд «Уголовная чернь», я проводилъ положеніе, что преступленія по несчастной любви особенно часты въ сред русскаго мщанства, жительствующаго по большимъ городамъ. Тезисъ этотъ, поставленный мною по впечатлніямъ нсколькихъ процессовъ, почти апріорно, съ малымъ количествомъ опытовъ и наблюденій, оказался, однако, въ соотвтствіи съ данными уголовной статистики, что указалъ мн въ письм такой авторитетный криминалистъ, какъ А. . Кони. Любопытно, что, когда Островскому понадобилось написать русскаго Отелло, онъ взялъ Льва Краснова тоже изъ мщанской среды. Всего опасне въ ревности – по дйствительной ли страсти, по долгу ли приличія – сумеречная полоса, переходная отъ народа къ привилегированнымъ классамъ, уже утерявшая міросозерцаніе мужицкое «отъ сохи», и еще не обртшая міросозерцанія культурнаго. Вмсто послдняго, для нея мерцаетъ лишь вншній, лживый, мишурный призракъ его, и она ползетъ вслдъ призраку, какъ за блуждающимъ огонькомъ, въ какую только онъ ни поманитъ пропасть… Однажды я постилъ въ дом сумасшедшихъ приказчика, отданнаго на «длящуюся экспертизу»: онъ покушался убить свою любовницу. Я зналъ эту исторію и зналъ, что двушка, которую онъ чуть не зарзалъ, была ему совсмъ не дорога, онъ тяготился связью, и любовница его подозрвала это. Такъ что даже, можетъ быть, съ горя отъ охлажденія этого, она и стала любезничать съ другимъ приказчикомъ, чмъ и вызвала катастрофу. – Скажите, пожалуйста, П***, – спросилъ я, выяснивъ изъ разговора съ нимъ, что дло имло именно такую нравственную обстановку, a не иную, – зачмъ же вы ва стну-то подзли? что васъ толкнуло подъ руку? П*** потупился.

– Товарищи засмяли, – сказалъ онъ.

– То есть?

– Издвались очень. Особенно Батистовъ Вонифатъ. Вотъ, говоритъ, ты въ гимназіи два класса былъ и романы изъ библіотеки читаешь, a образованныхъ чувствъ y тебя нтъ. Разв образованный, который интеллигентъ, попуститъ, чтобы Машка съ Иваномъ Абрамовымъ хвостъ трепала, поругая любовь и попирая сердце? Нтъ, образованный интеллигентъ должонъ проклясть рокъ судьбы и вонзить кинжалъ… А теб – коленкоръ мрять, a не любовь питать; ты чувствъ чести недоумваешь. Ну, я и того… вошелъ въ настроеніе.