О ревности

Недавно я перечитывалъ «Врача своей чести» Кальдерона. A знаете ли, вдь эта «драма о ревности» – совсмъ не о ревности. Герой ея, по чувству, также равнодушенъ къ жен своей, какъ П*** – къ Машк, которая трепала хвостъ съ Иваномъ Абрамовымъ. Это – драма о человк, считающемъ себя обязаннымъ питать ревность, «вошедшемъ въ настроеніе». Жалкаго П*** ввелъ въ настроеніе Вонифатъ Батистовъ, a великолпнаго дона Гутьэреса – складъ кастильскаго общества, который указалъ ему, – какъ нравственный долгъ, – приличіе убить жену, хотя и невинную, и неслишкомъ любимую, по одному лишь подозрнію въ связи съ инфантомъ. И оба – какъ недалекій, темный прнказчикъ, такъ и блистательный грандъ Испаніи – увы! – родные братья по чувству. И, если бы не было въ Испаніи дона Гутьэреса, быть можетъ, небыло бы и П*** въ Россіи. Потому что условности романтической ревности вндрились въ Вонифатовъ Батистовыхъ и К° именно отъ дона Гутьэреса, размненнаго на алтыны и семитки въ бульварной уголовной литератур, съ запада навянной скверными переводами со скверныхъ подлинниковъ.

По природ русскій человкъ совсмъ не ревнивъ, ибо онъ весьма мало буржуа, a ревность, слагающаяся изъ института пріобртенія и охранительной боязни за собственность, несомннно буржуазное чувство въ основ своей, какъ бы его ни облагораживали съ поверхности. Великолпное tue la! Александра Дюма совсмъ не въ нравахъ русскаго народа, который, на дн своемъ, заявляетъ о неврныхъ женахъ, что «тмъ море не испоганилось, что собака воду лакала», a на верхушкахъ своего ума, чувства и нравственнаго развитія, устами величайшаго своего поэта, высказалъ величайшій кодексъ своихъ любовныхъ отношеній къ женщин:

Я васъ любилъ. Любовь еще, быть можетъ,
Въ душ моей угасла не совсмъ.
Но пусть она васъ больше не тревожитъ,
Я не хочу печалить васъ ничмъ.
Я васъ любилъ безмолвно, безнадежно,
То робостью, то ревностью томимъ,
Я васъ любилъ такъ искренно, такъ нжно,
Какъ дай вамъ Богъ любимой быть другимъ.

Согласитесь, что отъ этого восьмистишія – цлую пропасть перешагнуть надо, чтобы восклицать, вмст съ Отелло:

Ахъ, я бъ желалъ родиться лучше жабой
И въ сырости темницы пресмыкаться,
Чмъ изъ того, что я люблю, другому
Малйшую частицу отдавать.

Ревность въ произведеніяхъ русскихъ писателей нашла отраженіе, сравнительно незначительное и всегда строго осуждающее. Алеко и Позднышевъ стоятъ на границахъ XIX вка, въ начал и въ конц его, равно сурово приговоренные двумя колоссами нашей мысли. Едва наша юная цивилизація породнилась съ западною, мы схватились за теорію свободной любви съ энергіей, которой проповдь ея не имла и во Франціи, гд она все-таки считалась съ pruderie общественнаго мннія, съ буржуазнымъ фарисействомъ, Жоржъ-Зандъ имла y насъ въ Россіи едва-ли не большій усахъ, чмъ y европейской публики; она имла огромнйшее вліяніе на реалистовъ нашихъ сороковыхъ-шестидесятыхъ годовъ, въ области женскаго вопроса она – прямая учительница Салтыкова; Достоевскій поклонялся ея памяти даже въ своей старости, когда погрузился въ то «православное государственничество», плодами котораго явились «Дневникъ Писателя» и «Карамазовы», и которое, конечно, съ жоржъ-зандизмомъ ладило столько же, какъ вода и камень, ледъ и пламень. Гд, въ какой стран боле пылко и убдительно велась и ведется общественная агитація въ пользу облегченія развода, – мры, раннее или позднее проведеніе которой дастъ современемъ такой же радостный, гордый и плодотворный день, какъ 19-е февраля 1861 года? Гд съ большею энергіей и увренностью проповдывалось право жены на разводъ нравственный, на прекращеніе супружескихъ обязанностей къ нелюбимому мужу? Гд усердне учили мужей относиться снисходительно къ праву жены полюбить другого? Гд властвовала, въ эгомъ направленіи, надъ умами боле краснорчивая проповдь движенія къ свободной любви, чмъ, напр., «Подводный Камень» Авдева, какъ бы открывшій собою движеніе женской эмансипаціи въ русскихъ шестидесятыхъ годахъ. Герои Авдева и другихъ твердили своимъ преступнымъ женамъ пушкинское «дай вамъ Богъ любимой быть другимъ» именно въ то самое время, какъ буржуа Дюма-сына провозгласили свое свирпое: tue la!

Ты женись, женись, мой милый, позволяю я теб…
…Коли лучше найдешь, позабудешь,
Коли хуже найдешь, пожалешь!