«О Ричарде Шарпе замолвите слово…»

Для желающих самостоятельно производить расчёты по ходу перечитывания шарповой эпопеи привожу вес наполеондора – золотой французской монеты достоинством в двадцать франков: 6,4516 граммов при содержании чистого золота 5,801 г. В начале романа «Месть Шарпа» Дюко похитил груз, принадлежащий Бонапарту. В четырёх клетях находились двадцать ящиков, в каждом из которых содержались наполеондоры на сумму в десять тысяч франков. То есть, в каждом ящике – пятьсот монет, всего – десять тысяч монет. Десять тысяч монет весом шесть с половиной граммов каждая… Вот и считайте.

 

Луддиты.

В последних книгах серии попадающиеся на глаза Шарпу английские газеты не устают трезвонить о громящих фабрики «луддитах», против которых правительство применяет войска. Что же это за «луддиты» такие грозные?

1790 год ознаменовался для революционной Франции среди прочего выпуском собственных бумажных денег. Практически сразу Англия наладила производство фальшивок. Экономическая война при Наполеоне вышла на новый уровень: не ограничиваясь ответной подделкой английских ассигнаций (Британцы Бонапарта  «научили плохому» на беду всей старушке-Европе. Впоследствии Наполеон, начиная с кем-либо войну, предварительно засыпал жертву ворохом подделок), французский император решил удушить торговлю островитян, дабы лишить их «кавалерии Святого Георгия» (так прочувствованно облаянной главзлодеем «Дьявола Шарпа» Батистой). Император затеял континентальную блокаду, надумав отрезать англичан от единственного стоящего рынка сбыта, – Европы, благо местные корольки из опасения потерять трон бросались выполнять волю Бонапарта с готовностью, сделавшей бы честь самому вышколенному лакею. Доступ британским товарам был перекрыт, а тонкая струйка контрабанды (как без неё) обогащала таможенников и чиновную братию на побережье, но особенной роли не играла. Осечка вышла с Португалией (для португальцев лишиться торговли с англичанами означало умереть с голоду), затем с Россией как-то неловко получилось. Блокаду, навязанную Тильзитским миром 1807 года «тупые московиты» соблюдали из рук вон плохо. Затея с фальшивыми деньгами провалилась. Подобно тому, как из-за дефекта пишмашинки документы конторы Бендера говорили с дивным турецким акцентом, так и подделки Наполеона по вине незнакомого с кириллицей гравёра, спутавшего «Д» с «Л», обзавелись акцентом то ли вьетнамским, то ли японским. Надписи на банкнотах, размеры коих в те времена были не чета нынешним (135 на 185 мм) гордо гласили: «Объявителю сей госуЛарственной ассигнации платит ассигнационный банк двадцать пять рублей хоЛячею монетою» (Дошедшие до нас наполеоновские подделки нежно любимы ревнителями вечной отсталости матушки-Рассеи. Состояние фальшивых купюр идеальное, не в пример подлинным. На основании этого делается вывод: вот, мол, просвещённая Европа даже фальшивки печатала лучшего качества, нежели мы, сиволапые, свои настоящие. На деле же «холячие» в обращение не попадали, их хранили, как курьёз, а «натуральные» двадцатипятирублёвки в коллекции клали только тогда, когда они  по причине крайней ветхости не годились уже в качестве платёжного средства).

Континентальная блокада больно ударила по Англии. Экспорт сократился на треть, а после того, как Наполеона поддержали США, и вовсе упал. Промышленники, стремясь уменьшить себестоимость, принялись активно внедрять паровые станки с широкими рамами, позволявшие изготавливать одновременно несколько изделий. Для обслуживания машин высокая квалификация не требовалась, и профессионалов-рабочих толпами вышвыривали на улицу, набирая с улицы кого попало за копейки. Уволенные строчили жалобы в парламент, но без толку. Отцы народа считали ниже своего достоинства снисходить до нужд «черни». А зря.