О скупости и связанных с ней вещах. Тема и вариации

Куда подевалось богатство Гобсека? Его наследница, его дальняя племянница Эстер ван Гобсек, – проститутка. Дервиль, профессиональный адвокат, вынужденный через ряд романов заботиться о судьбе такого количества имуществ, находит девушку только тогда, когда она от отчаяния кончает жизнь самоубийством. Суицид совершает и Люсьен де Рюбампре, которому должно было бы принадлежать ее имущество, так что его напоследок получают двое детей сестры Люсьена. Как написал один из интерпретаторов, Андре Вюрмсер, «таким образом, дети самой невинной пары, которая была когда-либо создана Бальзаком, разбогатели благодаря сводничеству своего дяди, кражам некой проститутки, разврату некого банкира, спекуляциям одного ростовщика, озолотившегося на семи смертных грехах» [Цит. по: Balzac 1984: 209]. Потоки денег, желания и смысла в результате останавливаются здесь: деньги попадают в правильные руки, в руки тех, кто заслужили их своей чистотой, хотя это и происходит окольными и тайными путями, и они сами никогда не будут в точности знать о происхождении состояния. Последняя бальзаковская ирония? Вероятно, скорее последний бальзаковский фантазм, который заключается в том, что для этого жестокого и грязного мира человеческой комедии есть свой хеппи-энд, что в конце концов побеждает справедливость, что деньги в итоге получат те, кто без греха, и они, таким образом, задним числом окупят греховность всех остальных, что они станут Ротшильдами, не пачкая рук; невинными Ротшильдами с непорочно зачатым капиталом. Что эту беспощадную и бессмысленную комедию человеческих страстей в результате все же можно наделить Смыслом.

* * *

Гобсек – человек без иллюзий, абсолютно реалистический, который якобы избавился от заблуждений и самообманов, постоянно угрожающих человеческому роду. Человек, не желающий впасть в фантазмы и якобы преодолевший их все, те самые основополагающие фантазмы Смысла и ценностей, которым наивно поддаются остальные. Следовательно, он уже преодолел базовый фантазм, и мы имеем перед собой кого-то, кто успешно справился с процедурой психоанализа, получив прохождение (passe)? Ровно наоборот. Здесь помещена ось бальзаковской истории: освобождение от всех фантазмов протекает как раз в триумфе фантазма, в победе самого большого и самого стойкого из всех заблуждений. Лишь вместе с Гобсеком фантазм оказывается приведенным к своему корню и отсюда всепроникающим, и если существует что-либо воистину фантазматическое, то это тот самый реализм без иллюзий. «Les non-dupes errent», – утверждает Лакан и берет данный лозунг в качестве программного названия одного из своих семинаров (1973/74): тот, кто не желает быть обманутым, одурачен больше всех; лишь тот, кто не желает попасться, действительно попался.

Объект данного фантазма – фетишистский объект par excellence, концентрация агальмы как предположительного потаенного сокровища, наделенного магической силой, самой большой из всех сил благодаря своей потенциальности, и, с другой стороны – маны, означающего-господина, источника всего Смысла, который в отсутствие значения сам ускользает от смысла. Гобсек говорит с позиции обладателя агальмы, скрытого сокровища, и маны, скрытого сверхъестественного качества, и как их обладатель он не нуждается ни в какой социальной роли, ведь он держит в своих руках скрытую нить всего.

Объект фантазма, образ и пафос, – это тот другой, который занимает место того, чего лишен субъект на символическом уровне. Тем самым воображаемый объект оказывается в таком положении, что концентрирует в себе черты и масштаб бытия, то есть становится тем настоящим обманом <leurre> бытия, на котором останавливается Симона Вейль, обращая внимание на наиболее плотное, наиболее непроницаемое отношение человека к объекту своего желания – на отношение скупца к своей шкатулке. Здесь максимально проявляет себя фетишистский характер, присущий объекту человеческого желания. Правда, по крайней мере, в некоторых из своих составляющих все объекты человеческого мира обладают таким характером

[Lacan 1988: 60–61].