Второй, еще более важный сдвиг состоит в том, что лица из повести становятся образами, которые начинают прогуливаться по другим романам и повестям, так что изолированный портрет индивида теперь включен в виде частички некой большой и все больше разрастающейся фрески. Мы «снова» встречаем Гобсека в «Отце Горио» (1834), одном из ключевых романов, написанных как раз между первой и второй версией, так что вторая версия вдруг продолжает «Горио», становится продолжением своего продолжения, его дополнительным освещением в другой перспективе. Дервиля, прошедшего посредством Гобсека свою инициацию, мы «вновь» встречаем в качестве адвоката Горио во множестве других романов («Полковник Шабер», «История величия и падения Цезаря Бирото», «Банкирский дом Нусингена», «Блеск и нищета куртизанок» и т. д.). Брошенное мимоходом в «Гобсеке» имя или анекдот получают новую жизнь, образы становятся то протагонистами, то второстепенными персонажами, то на вид случайно упомянутыми именами, для многих мы можем через серию романов реконструировать их точную биографию. Другими словами, в промежутке между первой и второй версией Бальзак осознает свое призвание, свой грандиозный план, начинает строить «собор из слов», фундамент которого был заложен, как выясняется задним числом, именно камнем по имени Гобсек. Тот лишь ретроспективно демонстрирует свою настоящую силу, то, как поразительно далеко расходятся его нити – ни больше ни меньше, как через всю человеческую комедию. Можно было бы сказать: рождение человеческой комедии из духа скупости – откуда же еще могли развернуться все человеческие страсти, если не из этого привилегированного положения, их скрытого корня?
Крайне знаменательным далее кажется изменение финала. В первой версии повествователь Девиль, после того как он поздней ночью в салоне семьи Гранлье описывает события, произошедшие много лет назад, возвращается в настоящее и говорит, чтó стало с нашим героем. В тот день он его встретил:
Он оставил