О смысле жизни

Вот радостный опыт жизни моей. Отзывчивые, любящие души, как цветки, распускаются и благоухают под животворными лучами любви, в ее живительной атмосфере; холодные и даже озлобленные временно ожесточаются еще более, ожесточение это может принять чудовищные размеры, выразиться в самых уродливых формах, но часто это не что иное, как конвульсии агонии старого человека, муки рождения от совести в совесть, от старой совести в новую совесть. Гораздо страшнее измена любви, когда гордость, духовная лень или какая-либо низкая, грязная страсть, именно потому и низкая и грязная, что не согласована с любовью, подавляет любовь, приводит к кощунству измены и надругательства над тою святынею, к которой приобщились. Инстинктивно чувствуя весь ужас этого преступления, гордая душа не хочет допустить самую мысль о том, что она могла так низко пасть, и предпочитает упорно отрицать самое достоинство любви или уверять себя и других, что никто любви не заслуживает. Гордость неизбежна при отсутствии любви, она антитеза любви. При любви гордость невозможна, по крайней мере по отношению к тем, кого любишь; неизбежно смирение признания, что любимые существа достойны любви нашей. Измена любви в том и состоит, что мы перестаем смиренно признавать достойными любви нашей ближних наших, не только не любим их, но и не стремимся, не хотим любить их, горделиво признаем за собою право быть равнодушными, питать злые чувства, быть жестокими. Вот почему любовь и смирение, с одной стороны, гордость и озлобление, с другой, — синонимы. Есть логика любви и есть логика злобы. Как для любви естественно, логично искать и находить причины любить, что логично, неизбежно приводит к единению в братолюбии, так для злобы логично, естественно искать и находить причины для осуждения, для злобы, что логично, неизбежно приводит к разъединению, борьбе, вооруженному миру. Как для смирения логично, естественно признавать братство, что неизбежно приводит к добровольной дисциплине самоограничения любящей души на пользу тем, кого до ревности любишь и уважаешь, так и для гордости естественно, логично свою личность поставить так высоко, до того заслонить собою весь мир, что станет неизбежным признать за собою неотъемлемое право на безграничное своеволие и внесение в жизнь под тою или другою благовидною маской, под высокоохранительным ярлыком самодурства или под ультралиберальным ярлыком радикализма, все те же ужасы, все тот же беспорядок, все то же безграничное своеволие анархии.

Вот почему так наивны и так безрезультатны все попытки осуществить единение, мир и свободу среди людей, чуждых любви и по отсутствию любви не умеющих относиться смиренно друг к другу и уважать друг друга.

И в школах наших, возрастая в любви, дорастают и до дисциплины любви, дорастают с тем вместе и до потребности единения в братолюбии. Именно настолько и дорастают до способности послужить на дело любви, до устойчивой дисциплины любви, до торжествующей потребности единения в братолюбии, насколько возросла любовь к Богу и к ближним, насколько она стала устойчивою и торжествующею над всеми препятствиями, насколько на ее святом огне сгорела в тайниках души человека грязь гордости, себялюбия и озлобления.

Таких людей, способных на дело любви, оказалось достаточно для того, чтобы стало возможным приступить к осуществлению этого дела в жизни. По выходе из школ наших молодые люди организуют рабочие артели для совместного дружного труда на пользу общую. Молодые девушки, со своей стороны, образуют артели портних, прачек и молочниц. Все эти артели объединены в одно трудовое братство, устав которого был утвержден надлежащими властями. Оно было признано юридическим лицом и ему было высочайше даровано право приобретать и отчуждать недвижимую собственность.

Братство наше задается тремя главными целями: 1) воспитывать детей к сознанию первенствующего значения любви и к добрым привычкам устойчивого торжествующего братолюбия, 2) стройно организовать всю жизнь, все отношения и все роды труда на началах братолюбия и 3) по возможности, и вне братства поддерживать явления жизни, родственные первым двум целям.