О смысле жизни

Пять лет жизни в атмосфере любви в мужской сельскохозяйственной школе и четыре года — в женской, оказалось достаточным для того, чтобы для многих организация жизни на началах братолюбия стала не только делом посильным, но и потребностью совести и любящего сердца. Не все устояли на этом пути, многих жизнь заманила своими пестрыми игрушками, многих духовная дань заставила искать спокойного прозябания там, где можно было не бороться с антисоциальными привычками старого человека, во многих любовь к общему делу не осилила личных антипатий и придирчивой требовательности по отношению к отдельным пионерам этого нового и по новости во многих отношениях непривычного, трудного дела. Не все, изменившие делу любви, изменили вполне и принципу любви. На дело любви, кроме сознания первенствующего значения и живой правды любви, необходимы еще самоотвержение, великодушие, добрые навыки устойчивой, торжествующей любви, необходимо, чтобы братолюбие было высшею потребностью, которой сознательно и радостно подчинялись все остальные потребности, с которою настойчиво все остальные потребности примирялись бы, приводились в гармонию. Без этого фатальна измена делу любви, даже и при ясном сознании всего ее значения. Даже те, которые не захотели отдать себя и жизнь свою на дело любви или изменили ему, остаются иногда теоретиками любви, признающими за позорную слабость воли свою непоследовательность в практической жизни. Таким образом, они остаются все же проповедниками любви, хотя и в несравненно меньшей степени и несравненно менее убедительными, чем те, которые проповедуют не словом, а делом организации жизни на началах братолюбия. Иногда, оставаясь холодными и недоверчивыми среди любящих, более того, доходя до грубого озлобления в чуждой для них атмосфере любви, они, сами того не замечая, воспринимают благие семена, которые прорастают и иногда роскошно развиваются при иных обстоятельствах, путем тяжелого, скорбного личного опыта. Так, много раз я в этом убеждался, что не верю больше обманчивой букве внешней неудачи. Истина, правда, добро, любовь — все это гораздо более естественно, убедительно и дорого для человека, чем кажется. Самое озлобление является не чем иным, как животным страхом рутины перед убийственною для него силою света и вдохновения. Человек рутины отстаивает покой своего прозябания, излюбленную анархию ума и сердца своего. Хаос пугается труда своего преображения в стройную гармонию, еще не понимая, что труд этот радость, что иго это — благо и бремя это легко, когда они являются делом любви. Психологический процесс, происходящий при этом, так интересен и поучителен, что я не могу не поделиться более подробно этим опытом жизни.