Такъ говорилъ . Сологубъ въ начал четвертой книги своихъ стиховъ; то же онъ повторяетъ и въ самое послднее время, въ своемъ роман «Творимая легенда» («Навьи Чары»). «Беру кусокъ жизни, грубой и бдной, и творю изъ него сладостную легенду, ибо я? поэтъ. Коснй во тьм тусклая, бытовая, или бушуй яростнымъ пожаромъ? надъ тобою, жизнь, я, поэтъ, воздвигну творимую мною легенду объ очаровательномъ и прекрасномъ»… Это достаточно опредленно сказано и, какъ говорится, «въ комментаріяхъ не нуждается». Теперь становится ясно, какимъ образомъ . Сологубъ собирается зачураться отъ передоновщины словомъ «красота»: онъ хочетъ жить въ мір фантазіи, въ области «творимой легенды», онъ пытается запереться отъ міра дйствительности, оградиться отъ него стною красоты своего вымысла. Пусть жизнь человка и жизнь человчества равно безсмысленны? «что бьется за стною? не все ли мн равно!» Я, поэтъ, замкнусь въ башн своего творчества и буду творить жизнь по собственному усмотрнію, ибо «что мн помшаетъ воздвигнуть вс міры, которыхъ пожелаетъ законъ моей игры?» Конечно, что помшаетъ! но разв это отвтъ на вопросы о смысл жизни? . Сологубъ и не собирается дать на нихъ отвтъ: чувствуя свое безсиліе, онъ торопится уйти за стны творимой легенды…
Но если это не отвтъ, то во всякомъ случа это исходъ, спасеніе отъ передоновщины. И въ сущности вдь это только повтореніе словъ, когда-то сказанныхъ Иваномъ Карамазовымъ: «я не Бога не принимаю, я міра имъ созданнаго, міра-то Божьяго не принимаю и не могу согласиться принять»… . Сологубъ тоже не принимаетъ окружающаго его дйствительнаго міра, но зато хочетъ утшиться творчествомъ своего міра, создаваемаго художественнымъ произволомъ поэта, «закономъ игры» его воображенія; реалистическому міру передоновщины онъ хочетъ противопоставить романтическій міръ красоты. «Вся область поэтическаго творчества явственно длится на дв части, тяготя къ одному или другому полюсу,? говоритъ . Сологубъ въ одной изъ позднйшихъ своихъ статей „Демоны поэтовъ“ (въ журнал „Перевалъ“, 1907 г. No№ 7 и 12).? Одинъ полюсъ? лирическое забвеніе даннаго міра, отрицаніе его скудныхъ и скучныхъ двухъ береговъ, вчно текущей обыденности и вчно возвращающейся ежедневности, вчное стремленіе къ тому, чего нтъ. Мечтою строятся дивные чертоги несбыточнаго, и для предваренія того, чего нтъ, сожигается огнемъ сладкаго пснотворчества все, что есть, что дано, что явлено. Всему, чмъ радуетъ жизнь, сказано нтъ». Вчнымъ выразителемъ такого лирическаго отношенія къ міру является, по мннію . Сологуба, Донъ-Кихотъ, который изъ данной ему реальнымъ міромъ Альдонсы творитъ романтическій обликъ Дульцинеи Тобозской. «Донъ-Кихотъ зналъ, конечно, что Альдонса? только Альдонса, простая крестьянская двица съ вульгарными привычками и узкимъ кругозоромъ ограниченнаго существа. Но на что же ему Альдонса? И что ему Альдонса? Альдонсы нтъ. Альдонсы не надо. Альдонса? нелпая случайность, мгновенный и мгновенно изживаемый капризъ пьяной Айсы»… И . Сологубъ такъ относится къ окружающей дйствительности: на что она ему? ея нтъ, ея не надо; дйствительность? нелпая случайность, капризъ пьяной Судьбы… И это уже вполн опредленный отвтъ на вопросы о цли и смысл нашей жизни, жизни человка, жизни человчества: ни смысла, ни цли? нтъ, все случайно, все безцльно.
Зачмъ же мы живемъ? и стоитъ ли въ такомъ случа жить, играть какую-то безсмысленную роль въ «діаволовомъ водевил»? не проще ли сразу оборвать нить жизни, которую съ насмшливой улыбкой прядетъ намъ «пьяная Айса»? и не достойне ли человка самому задуть ту свчу, которую держитъ въ своихъ безстрастныхъ рукахъ «Нкто въ сромъ»? Мы еще увидимъ, какъ можно и какъ надо отвтить на такіе вопросы; теперь же для насъ интересенъ только отвтъ самого . Сологуба. Этотъ отвтъ намъ извстенъ; . Сологубъ скрывается отъ «пьяной Айсы» за стнами «творимой легенды», отъ вульгарной Альдонсы за поэтическимъ обликомъ Дульцинеи, отъ передоновщины міра за красотою вымысла; онъ живетъ красотою творимаго имъ міра, а въ переживаніяхъ творчества онъ черпаетъ силы для побды надъ страхомъ жизни… Къ окружающей жизни онъ безразличенъ? не все ли ему равно, «что бьется за стною»?? къ реальной, страдающей душ онъ глухъ. Но зато? «я призрачную душу до неба вознесу», я самъ? Айса своего міра и я живу лишь этимъ міромъ и для этого міра. Допустимъ, что это исходъ, но несомннно во всякомъ случа одно: это исходъ? вполн индивидуальный, обособляющій поэта отъ всего міра людей, замыкающій его стной одиночества. Конечно, поэту никто и ничто не можетъ помшать «воздвигнуть т міры, которыхъ пожелаетъ законъ его игры»; но вдь «законъ игры» . Сологуба является «закономъ» только для одного его, вотъ чего не надо забывать. Божьяго міра не пріемлю, а свой міръ созидаю? пусть такъ; но не будемъ забывать, что въ «божьемъ» мір живутъ люди, а въ «своемъ» мір живу одинъ «я». Окружая себя стной отъ вншняго міра, я тмъ са-мымъ обрекаю себя на искусъ одиночества: