О современной поэзии

В размышлениях о системе современных литературных жанров нередко можно обнаружить идею, которая восходит к работам Фридриха Шлегеля и которая за последние десятилетия стала общеизвестной благодаря всемирному успеху Бахтина. Согласно этому критическому топосу, гегемония романа в современной литературе подтолкнула все прочие жанры к романизации394, то есть к тому, чтобы включить в себя полифонические и диегетические элементы, отчасти чуждые их природной логике. Это до некоторой степени так: не будучи знакомыми с трудами Бахтина, Брехт и Сонди показали, почему современная драма стремится подражать диегетическим техникам395; как известно, за последние века было написано немало стихотворений, пытающихся вырваться за границы короткой, субъективной, монолингвистической формы. Однако описанное Бахтиным явление не единственный пример жанровой контаминации, которая достаточно часто встречается в современной литературе: большому числу нарративных стихотворений можно противопоставить не менее значительное число лирических романов396. Так происходит всякий раз, когда в повествовании дают слово герою (или когда за ним остается последнее слово), который всегда находится в центре сцены; или всякий раз, когда повествование оказывается интересным не из‐за самой истории, а из‐за того, как она рассказана, ведь в способе рассказывать заметен след авторского взгляда. Если в произведении подчеркнут слог и спрятан мимесис, если оно привлекает читателя тем, как оно написано, а не тем, о чем в нем говорится, фактически в нем присутствует лирический элемент, даже если пишущий пытается быть абсолютно безликим. Речь идет об одном из самых распространенных приемов, позволяющих решить проблему, над которой бьются авторы романов: как сделать интересной повседневную жизнь обычных людей, тех, кто находится в middle station of life, от которой Робинзон Крузо должен сбежать, чтобы стать героем романа397. Нужно последовать совету, который дал Флобер: если проза обычной жизни рискует быть совершенно лишенной волшебной ауры, если история, которую вам предстоит рассказать, ничего собой не представляет, можно придать неинтересному рассказу смысл, увеличив вес формы, сместив часть интереса с объективного содержания истории на субъективность стиля и придумав таким образом нечто вроде лиризма без «я», не менее эгоцентричного, чем персональный лиризм – тот, что мы обнаруживаем в монологических романах, в центре которых присутствует единственный герой. Со второй половины XIX века субъективные элементы начинают проникать и в театр, как доказывает успех драматических произведений, основанных не на показе событий, которые происходят между людьми, а на интроспективном анализе главных персонажей398. Если присмотреться, лиризация жанров имеет почти такое же значение, как и романизация, на которой настаивает Бахтин: это ясно говорит о том, что субъективизм – важнейший компонент литературной системы и его присутствие не менее ощутимо, чем романная полифония.

Как мы говорили, наиболее индивидуалистическая сторона современной поэзии – ее скрытый конфликт с масштабом жизни, которая не ограничивается сферой первого лица. Наш жанр как будто игнорирует две формы, в которых проявляется трансцендентальность мира относительно «я»: присутствие других и течение времени. Хотя в современных стихотворениях, разумеется, говорится и об этом тоже, ведь из этого состоит жизнь, форма текстов настолько смещена к «я» и к отдельным мгновениям, что прочие уровни реальности сводятся к содержанию эгоцентрического, мгновенного высказывания. Из-за разрыва социальной и хронологической цепочек «я» регрессирует до схем нарциссической мысли, отрицает инаковость мира или сводит ее до темы короткого монолога от первого лица. Символическая форма эпохи, предоставившей индивидууму беспрецедентную свободу, наш жанр выражает на первом уровне представление о том, что общество – это совокупность монад, отделенных друг от друга и погруженных в прерывистый поток опыта. Значение подобного искусства для формирования образованных людей и значение песни в новой гуманистической культуре массовой коммуникации позволяют понять, насколько глубока наша необъяснимая потребность быть индивидуальными. Для литераторов, которые любили и любят современную поэзию, для слушателей песен истина скрыта в отстраненном воспоминании о событиях индивидуальной жизни: короткие смешные истории, описания пейзажа, мысли, которые интересны не сами по себе, а потому, что несут на себе отпечаток «я». Столь же подчеркнутый эгоцентризм окрашивает со стороны субъекта отношения, которые автор поддерживает с коллективным настоящим или прошлым. Поскольку больше не существует ограничивающих эстетических конвенций, поэт знает, что в принципе может вести себя как не принадлежащая ни к чему монада, переходя из одной поэтической семьи в другую, расширяя границы собственной школы, экспериментируя, предлагая нечто новое и меняя что угодно.