О современной поэзии

Вне всякого сомнения, изначально современная лирическая антропология была антропологией определенного сословия: сословия интеллектуалов или, ýже, сословия литераторов. Впрочем, было бы упрощением полагать, что престиж, которым наш жанр пользовался на протяжении столетий, был навязан свыше – в данном случае вытекал из контроля, который эта корпорация осуществляла над школьными программами и над образованием масс. Я бы скорее воспользовался понятием гегемонии: долгое время благодаря соединению силы и общего согласия, которое обеспечивает успех всякого культурного продукта, поэзия умела передавать авторитетный образ того, что, обобщая и цитируя одно из худших стихотворений Квазимодо, можно назвать «человеком нашего времени». Однако с тех пор, как существует новая гуманистическая культура и конкурирующее искусство, этот жанр утратил авторитет и представительность: например, в глазах молодежной массы, с которой отождествляет себя Тонделли, официальные поэты уже превратились в изолированную группку людей, которые аплодируют друг другу, награждают друг друга за пару десятков проданных экземпляров книг, выживают за счет того, что в устаревших школьных программах им по-прежнему отведено немало места393. Кризис престижа, с которым сегодня сталкивается поэзия, не позволяет утверждать, что отраженный в современных поэтических текстах образ мира имеет универсальную человеческую ценность; есть новая публика, обладающая культурным капиталом, который не очень отличается от культурного капитала читателей поэзии, эта публика узнаёт себя в иной лирической антропологии. Хотя тексты песен составляют литературную территорию с нечеткими краями и множеством областей, можно утверждать, что лирические субъекты легкой музыки, если рассматривать их в целом, имеют два существенных отличия от лирических субъектов поэзии: отношения с культурой нового типа и понимание того, что тебе выдан надежный общественный мандат. Антропология рок- и поп-музыки в основном совпадает со спектром человеческих моделей, которые пропагандирует молодежная культура и которые существенно отличаются от моделей, по которым до сих пор формировалось большинство поэтов, в том числе и потому, что певцы берут слово, зная, что они могут себе позволить вести себя так, как не дозволено поэтам, которые больше не опираются на коллективную поддержку. Тонделли прекрасно понял, чтó является самым очевидным результатом пересечения этих двух факторов: стереотипный образ романтического поэта, который более недопустим в высокой литературе, вновь появляется в рок-вселенной.

Произошедшая во второй половине XX века революция изменила размеры обширных сфер канонических видов искусств. Если роман в какой-то степени сопротивлялся силе трансформации благодаря отличающей его многообразной способности приспосабливаться, официальная поэзия и театр стали нишевыми жанрами, которыми интересуется узкий круг любителей и который неизвестен публике неспециалистов. С уменьшением видимости и престижа классовая и сословная ограниченность подобных искусств также становится очевидной, сегодня крайне мало поэтических текстов, имеющих авторитет, достаточную гегемоническую силу, чтобы прийти к выражению универсального через неограниченную индивидуализацию. В этом процессе качество авторов не имеет никакого значения: подобно тому как великие драматурги второй половины XX века не уступают драматургам эпохи, когда театр еще оставался живым жанром, так и сегодняшние поэты не лучше и не хуже поэтов, которые жили за полтора столетия до них. Например, что касается итальянской литературы, мне кажется, что ценность ныне живущих поэтов куда выше, чем ценность романистов, – впрочем, так было всегда в нашей литературной традиции, к тому же за последние годы появились замечательные поэтические произведения. К сожалению, крупные исторические трансформации игнорируют ценность индивидуумов, которая всегда слишком мала, чтобы оказаться хоть сколько-то релевантной.

5. Монады и системы

Первое духовное содержание, воплотившееся в доступных ощущениям знаках нашего жанра, – «необъяснимая потребность в индивидуальности» (Малларме) [см. третью главу наст. изд. – Прим. пер.], неразрывно связанная с современной эпохой. Распространившись сложным, разветвленным путем, субъективизм проходит через поэзию последних столетий, отдавая предпочтение фрагменту, а не длительному отрывку и подсказывая, что субъективное выражение частной жизни онтологически выше объективного мимесиса жизни как отношений между людьми.