О современной поэзии

Самым красноречивым признаком происходящего стал пугающий кризис легитимности, поразивший отдельные сферы высокой гуманистической культуры, особенно сферы, менее связанные с общими представлениями, а значит, более подверженные радикальной критике. Не только для массовой публики, но и для далекого от этого предмета интеллектуала посещение выставки современного искусства давно превратилось в бессмысленность. Есть что-то глубоко нездоровое в залах, набитых произведениями, существующими в ментальной вселенной, никак не связанной с миром реальной жизни, в воспроизведении диковин, имевших смысл девяносто или сорок лет назад, во время первой или второй волны авангарда XX века, но сегодня воспринимающихся как печальные повторения экспериментов, которые на самом деле повторить невозможно. Во Франции последние двадцать лет пластические искусства стали предметом жесточайшей полемики, которая довольно быстро приобрела политический оттенок – и потому, что Французское государство щедро финансировало художников, и потому, что отказ народных масс от подобного искусства принял грубые, ощутимые формы – жители бедных окраин начали разрушать скульптуры, которые, по мнению местной администрации, были призваны оживлять улицы и площади390. Подобное происходило и в литературе, хотя и в менее зримой и менее резкой форме. В то время как роман сохраняет поддержку широкой публики, театр и поэзия все больше превращаются в автореференциальную языковую игру: когда Тонделли утверждал, что сегодня великими прóклятыми поэтами являются рок-певцы, он описал историческую схему, которой придерживается наиболее образованная часть молодежной публики, незнакомая с современными лириками, но покупающая дешевые издания поэтов, которым поклоняются, и спокойно совмещающая чтение Рембо с прослушиванием песен «Red Hot Chili Peppers». Этот новый общественный хор, нередко имеющий довольно высокий уровень образования, больше не признает границу между высокой и низкой культурой, которую четко проводил традиционный гуманистический канон, – теперь этот хор обладает необходимой символической властью, чтобы навязать новые ценности. К изменению соотношения сил прибавляется метаморфоза, которую пережила песня во второй половине шестидесятых годов, когда легкая музыка открылась для экспериментов и стала идеальным средством выражения новой молодежной культуры, вторгнувшись на территорию поэзии. Решающую роль сыграло поколение тех, кто родился в годы Второй мировой войны и кому в 1968 году было лет двадцать–тридцать. Возможно, в будущем в школьных и университетских программах певцам того времени уделят больше места, чем их ровесникам-поэтам; впрочем, трудно отрицать, что для социальной истории культуры Шеймас Хини, родившийся в 1939 году, куда менее важен, чем Джон Леннон и Пол Маккартни, родившиеся в 1940 и 1942 годах.

Если отношения между поэзией и легкой музыкой проливают свет на конфликт, противопоставивший две гуманистические культуры современного западного мира, столкновение между этими формами отражает их очевидную преемственность, потому что рок и поп позволяют мусическому элементу современной поэзии распространиться в массах в эпоху, когда сам этот литературный жанр переживает упадок. Новый лиризм можно воспринимать по-разному: для множества людей, слушающих англоязычную музыку и не знающих английского, песни выражают иные значения, чем то, что заложено в их текстах; для молодежной публики, которую описал Тонделли, певцы – это музыкальные поэты, которые рассказывают истории, делятся пережитым опытом, излагают обрывки эмпирической или трансцендентальной автобиографии. В этом случае тексты песен функционируют как стихи, а художественное пространство легкой музыки начинает напоминать литературное пространство современной поэзии. Сегодня миллионы людей строят более или менее значимую часть своей идентичности по модели образа человека и мира, заимствованной из произведений, которые почти всегда отличаются лирическим духом и которые, повинуясь внутренней логике, накладывают субъективность формы на объективность содержания, налет музыки на мимесис действительности. Даже когда их тексты банальны или непонятны слушателю, песни нравятся благодаря второстепенным значениям, которые преображающая сила звуков приписывает их открыто выраженному содержанию. Действие вечного закона музыкальной поэзии приводит к тому, что самые глупые и обычные чувства могут показаться удивительно подлинными, если их облечь в приятные звуки; не случайно искусства, которые за последние века научились представлять подобные чувства – простые, прямые, непосредственные, подвергавшиеся цензуре со стороны высокого искусства, – это мелодрама и легкая музыка.