О СССР – без ностальгии. 30–80-е годы

В магазине за прилавком между хлебными котлетами и не отмытыми грязными яйцами стоял дед и вспоминал былые времена: «Раньше в праздники работать было одно удовольствие: семужку режешь, лососинушку, колбаску хорошую… И покупатель был другой: живой, энергичный, с прибауткам. А сейчас стоят – спят на ходу…»

…В обед выпили водочки и снова крутили Высоцкого. Русский бард натягивал нервы, как струны, и в отчаянном надрыве пел:

Вдоль обрыва, да над пропастью, по самому краю
Я коней своих нагайкою стегаю, погоняю.
Что-то воздуха мне мало,
Ветер пью, туман глотаю,
Чую с гибельным восторгом: пропадаю, пропадаю…

9 ноября

Нерабочий день, и после прогулки взялись за альбомы. Клеили в четыре руки и две попы (очерёдно подпрыгивали на стуле, положив туда альбомы). Удовольствия больше, чем от самого отпуска. А вечером приезжал ребёнок. Стюардесса. Крепко поднавернула и с удовольствием рассказывала о полётах, о том, как ей понравились аэропорты в Будапеште и в Праге, о 3-этажных «небоскрёбах» Улан-Батора, о грязных аратах, о том, как везла Германа Титова («а он маленький-маленький, толстый-толстый») и т. д. Про марки и форинты, тугрики и кроны. Не тратит, собирает. «Надёжная, как весь гражданский флот».

11 ноября

Театр им. Ермоловой. «Играем Стринберга» (Август Стринберг «Пляска смерти», переработка Фридриха Дюрренматта). Пожалуй, впервые сидел в первом ряду и всё видел крупным планом: лица, слёзы, стекающий пот, подымающуюся пыль со сцены…

Публика сидела молча и, по-моему, была ошарашена необычным действием. Философский текст был явно не по зубам. Слова актёров падали в зал и, не находя обратной связи, уходили под землю. Зрители реагировали лишь на знакомые им бытовые вещи (измена, ярость) и тогда даже повизгивали от удовольствия, а всё философское, непонятное пропускали мимо ушей. Они не понимали трагикомичность всех жизненных усилий (это ведь не «вперёд, заре навстречу…»). Неприемлемы слова Курта, что «жизнь беспощадна». Что страсти и зло бушуют не только в маленьких квартирах, но и в большом мире. «Только масштабы другие», – утверждает всё тот же главный персонаж Курт.

22 ноября

Попытка ответить на некоторые вопросы анкеты Тургенева. Ваша любимая добродетель? – Доброта и деликатность. Любимые вами качества у мужчины? – Решительность и твёрдость слова. Ваше любимое занятие? – Работать дома. Отличительная черта вашего характера? – Раб своего настроения. Ваши любимые цвета и цветы? – Голубой, незабудки. Кто ваш любимый герой в истории? – Наполеон. Кто ваш любимый герой в романе? – Дон Кихот, Швейк, Остап Бендер. К чему больше всего питаете отвращение? – К грубости, лицемерию, фальши… Какой ваш любимый девиз? – Английская поговорка «Донт трабл… т. д.». В переводе: «Не тревожьте тревоги, пока тревоги не потревожат вас сами».

25 декабря

Гляжу на людей – много, действительно, способных. А чего они добились? Чем заняты? Все в какой-то дурацкой суете. А время идёт, всем перевалило за сорок. И старость потихоньку подкрадывается. И что делать дальше? Как приблизиться к своим мечтам? Лично я не вижу никаких путей к достижению, и от этого тошно. Но смотришь вокруг, видишь кусочек голубого неба, подскрипывает под ногами снежок, бежит, смешно подпрыгивая, собачонка, – и вроде хорошо. Надо жить, а не думать, фантазировать, рассуждать. Надо, как я услышал когда-то давно в пионерлагере от одного мальчика: «Наш закон – пить и жрать». А не рефлектировать. И плевать, плевать с большой горы вниз…

Комментарий. Что сказать спустя годы? Типичная советская безнадёга. Нет творческой свободы. Всё перекрыто, занято, схвачено, и нет возможности заявить о себе. Да ещё вопрос, с какой темой? Художественно очертить советский образ жизни? Но мне хватало и радио-восхищений. А хотелось иного: обжигающей правды, запредельной откровенности, перейти за запретные флажки. Но тут полный стоп. Как говорят в народе: «Да кто же тебе это даст?..» Разумеется, нет. Отсюда и тоскливое сидение на бережку, смотрение на стремнину и мечтание о золотой рыбке. Так было в 70–80-х годах.

Но мне повезло. Я дожил, дошмыгал до перемен, до перестройки и гласности, до развала СССР, до отмены цензуры, до удивительных новаций и реформ во времена Горбачёва и Ельцина. 90-е – мои золотые годы. Я вышел из тени, достал из-за стола свою хронику имён и событий, календари, собранные и отпечатанные, лежавшие в ящиках стола. И – есть такой глагол – жахнул! «Наука и жизнь», «Вечерний клуб», «Огонёк». Газеты, журналы, книги, разные каналы радио и ТВ. Приобрёл популярность и был внесён в увесистый том «Журналисты ХХ века: люди и судьбы» (2003). В разделе «Открытый финал» рядом с такими медийными лицами, как Артём Боровик, Алексей Венедиктов, Александр Кабаков, Владислав Листьев, Виктор Лошак, Елена Масюк, Николай Сванидзе и др.