О СССР – без ностальгии. 30–80-е годы

Вдруг мне в голову пришла фантастическая идея, совсем в стиле Остапа Бендера, пойти в Министерство торговли РСФСР, к министру Шиманскому, который был когда-то моим институтским преподавателем политэкономии. Его не оказалось на месте. Секретарша лукаво спросила, узнав, что я – журналист: «А вы что хотите: машину или гарнитур?» На мои удивлённые глаза ответила: «Все просят машину вне очереди или мебельный гарнитур». «Нет, – сказал я, – мне гамсуновские стулья не нужны…» Огорчённый невстречей, иду по коридору и вижу табличку «П.И. Куренков» – ещё один знакомый по Плехановке, комсомольский вожак. Я нахально вваливаюсь к нему: «Петя, не узнаёшь меня?..» Он моргает глазами. Узнал, но с трудом. Я ему: «Хочу совершить рокировку и вернуться обратно в торговлю каким-нибудь небольшим начальничком, что можешь предложить?» Он растерянно сказал, что подумает, а в этот момент Петру Ивановичу, на всякий случай – заместитель министра, принесли обед на подносе, под салфеточкой, из-под которой торчали аккуратно нарезанные зелёные огурчики… Н-да, нас разделяли не только 22 года разных путей, но и различный социальный статус: он – крупный чиновник, а я – почти безработный журналист. И совсем ему не «Петя, друг!». Он приступил к трапезе: к пахучему супчику и хрупким огурчикам, а я вышел из дверей министерства на улицу, где начал накрапывать дождь.

30 апреля

Весна всё-таки прорвалась сквозь все преграды и препоны зимы. С утра +13. Слегка накрапывает дождь, но веет приятной тёплой свежестью. Проглядывается во дворе дымка, ещё немного – и деревья задёрнутся нежной вуалькой. Молодая поэтесса Кузовлева восклицает сегодня в «ЛГ»: «О, радость весеннего чуда: первый луч, первый лист, Первый май!..» И далее – «Ощущение первой удачи и предчувствие близкой любви». Для любви я уже староват, и хватит для меня Ще, а вот удача крайне нужна. Удачи и немного везения, хотя Фон уже утверждает, что я – везун, и так всё быстро устроилось, но «гоп» пока всё же не говорю…

Во время гуляний с Ще ведём бесконечные разговоры о нашем житье-бытье. Ще заявила, что давно надо было уходить с радио и заняться чем-то стоящим. Но меня задержали 6 томов моего труда – Библии и 6 томов Календаря мировой истории, которым я отдал около 5 лет. Радио давало деньги, а вечерами и в дни отдыха я занимался любимым делом: печатал в стол. И соответственно, не чувствовал остроты тупика своей основной работы. А был, действительно, тупик. Радиожурналистика себя изжила. Плюс гнусная атмосфера разлагающегося Банана и все его возлюбленные «новации»…

3 мая

Читаю «Гамаюн» Орлова. И купаюсь в стихах Блока:

Что делать! Изверившись в счастье,
От смеха мы сходим с ума
И, пьяные, с улицы смотрим,
Как рушатся наши дома!

4 мая

Сегодня прощаюсь с моим верным и старым другом – пишущей машинкой «Олимпия», модель 8, произведённой в Эрфурте бог знает когда. Маленькая, компактная, чёрненькая и вдрызг старенькая. Служит мне около 10 лет. Сколько на ней я напечатал! А сколько заработал денег! Но печатал не только радиопрограммы, но и подчас свои дневниковые записи, благо никто в комнате деликатно не замечал, чего это я там долблю одним пальцем…

А вчера прощался с комитетской библиотекой. Евдокия Ивановна, старая библиотекарша, разахалась: такой читатель уходит, такой любознательный, там много разнообразных книг брал читать… Мне было жалко справочно-информационной службы, жалко буфетов, где за чашечкой кофе можно было комфортно поболтать и поругать начальство. Было много хорошего, но и много постылого… Печальная весть: 1 мая зубной врач Римма Ивановна покончила с собой, выбросившись из окна. Такой вот радикальный вариант: кончить все неприятности и невзгоды разом… На 52-м году жизни умер писатель Виль Липатов. Тоже отмаялся… Но нам рановато. Нам надо ещё побороться.

Позвонил Тарковскому. Андрею было очень неудобно, что ничего не получилось с «Мосфильмом». А Ще при этом, наверное, вздохнула с облегчением: актрисочки, амуры-зефиры…

9 мая