О СССР – без ностальгии. 30–80-е годы

Театр Евтушенко продолжился во втором отделении. «Мама и нейтронная бомба» и длинный утомительный монолог о «шестьдесят Явтушенок» – близких и дальних.

О своём творческом пути: «Я так завидовал всегда / тем, кто пишет непонятно… / я формалистов обожал… / но сам трусливо избежал / абракадабств и тарабарщин…» Действительно, никакой «тарабарщины» – бессмысленного и непонятного. Не Андрей Белый, не Пастернак, не Цветаева. Мало лирики. Много фельетонной публицистики. Разве нужно писать стихи о том, что советские обувщики выпускают ботинки «тяжкие, как гробы» и производят «мильонные траурные трусы». Пускай с бракоделами борются контролёры, не поэтическое дело – писать о трусах и ботинках. Но собравшиеся у Чайковского почему-то рыдали от восторга, я даже боялся, что будут бросать в воздух бюстгальтеры за отсутствием не выпускаемых ныне чепчиков. Но слава Богу – обошлось…

В конце концов Евтушенко устал и никак не мог найти в листках нужное стихотворение и заявил: «Я так запутался в собственных стихах… столько написал, что перед народом стыдно становится…»

И это стало последней каплей. Мы с Ще встали и стали пробираться к выходу. У дверей никакой толпы не наблюдалось, не было и конной милиции. Да это и понятно: ничего особенного – просто в зале Чайковского продолжался вечер популярного поэта Евгения Евтушенко.

15 января

10-го после перерыва вышел на работу. Утреннее метро – все торопятся, бегут, спотыкаются, толкают друг друга, обмениваются бранью. Все боятся опоздать – идёт андроповская борьба за дисциплину. Маленькая дочка Шахурина говорит отцу утром: «Папа, вставай, а то прогрессивки лишат…» Смышлёные дети: уже всё понимают!.. Ходят слухи, что скоро закроют 50 журналов (маленькие тиражи, дубляж и прочее), кто-то уже впадает в панику…

Для разнообразия жизни купил две пластинки с песнями Утёсова и ариетками Вертинского: я его обожал со школы и один-единственный раз видел на концерте. Неизгладимое впечатление.

Манит, звенит, поёт, зовёт дорога,
Ещё томит, ещё пьянит весна.
А жить уже осталось так немного,
И на висках белеет седина.

Ну, и так далее: «Идут, бегут, летят, спешат заботы, / И в даль туманную текут года…» Это – «Аравийская песня». Каждая песня – это новелла о жизни, к примеру, о мальчике при буфете «на мирном пароходе «Гватемала»:

Вас обижает мэтр за допитый коктейль,
Бьёт повар за пропавшие бисквиты, –
Что эти мелочи, когда мечты разбиты,
Когда в 12 лет уже в глазах печаль…

Всё это спето тихо, без всякого надрыва, с грустью приправлено немного юмором, но в целом надсадно и печально.

Если говорить о стране, то какие коктейли, какие бисквиты, в Советском Союзе идут экономические реформы, точнее, гальванизация отвергнутой в 1965 году реформы Косыгина, – об этом нам поведали на экономическом семинаре в Домжуре.

15 января

В серии «Мыслители прошлого» издали Владимира Соловьёва, с интересом прочитал. Из развлечений – чемпионат Европы по фигурному катанию. Бестемьянова и Букин показали «Русскую ярмарку» – шумную, безалаберную, вульгарную. А нас с Ще покорило безукоризненное, точное, изящное «Болеро» в исполнении английской пары Торвилл и Дин.

22 января

В двух коллективах совместного проживания на Студенческой улице – в «СПК» и «Центросоюз-ревью» (для иностранных читателей) – происходят склоки, дрязги, подсидки, борьба за власть. Очень противно, и мы с Гришей стараемся почаще избегать всего этого и часами пропадать в книжных магазинах и в выставочных залах. На эту тему я написал строки с посвящением Григорию:

Горько в стойло забиваться,
На соломе жёстко спать.
Хорошо б поразвлекаться
И куда-нибудь сбежать.
Побывать на вернисаже:
Рокотов, Пуссен, Ватто.
И, поспорив, бросить в раже:
«Господи! Да всё не то!..»
Мимо
универ-
мага
– промелькнуть – пусть будет пуст! –
Посмотреть на модернягу,
Впасть в безумие искусств.
Модильяни и Гуттузо
Кирико, Шагал, Дали, –
Сразу видно: мир не узок,
Расплывается вдали.
Нет подсидок и главенства,
Анонимок и возни.
Живопись – одно блаженство,
Совершенство, чёрт возьми!
Зарядившись так озоном,
Возвращаемся назад…
Здесь отравленная зона.
Долго ли терпеть нам, брат?!.