Читаем О старых людях, о том, что проходит мимо полностью

– Он умер! – сказала танте Адель. – Доктор ему уже не поможет, но доктор должен констатировать смерть. Дор, давай положим господина Такму на кровать и осторожненько снимем с него верхнюю одежду.

Они подняли старика с кресла, танте Адель за плечи, Дор за ноги; он почти ничего не весил на руках у женщин. Он стал таким легким, таким легким. Они положили его на кровать и начали снимать одежду. Сюртук, который они повесили на стул, по-прежнему сохранял форму его спины.

Стейн де Вейрт был дома, и он сразу сел к Кейтье в экипаж; по дороге они заехали предупредить о происшедшем доктора Тиленса, но не застали его. Танте Адель встретила Стейна в прихожей. В большом доме дремала белая тишина: снег за окном пошел еще гуще.

– Я не знала, к кому обратиться кроме тебя, Стейн! – воскликнула танте Адель, всхлипывая. – Я попросила тебе приехать еще и потому, что ты – душеприказчик господина Такмы, он мне об этом говорил. Да, он умер. Улетел, словно перышко в порыве ветра… Сегодня утром я принесла ему завтрак, как всегда. Затем он сел за письменный стол разбирать бумаги. Я получила письмо от Элли и понесла его наверх и застала его… я подумала… спящим. Я ушла, чтобы не разбудить. Но когда пришла к нему снова… он сидел все так же… И был уже мертвый. Он умер, Стейн… Чуть-чуть не дожил до девяноста четырех.

Стейн пробыл у танте Адели, пока не пришел доктор, констатировавший смерть; Стейн взял на себя все хлопоты. Он послал телеграмму жене в Лондон – об этом его попросила танте Адель, он послал телеграмму Лоту и Элли во Флоренцию, хотя на похороны в Гаагу им наверняка не успеть… И он тотчас отправился к своему шурину Харольду Дерксу и застал его дома после второго завтрака.

– Харольд, – спросил он, – как нам быть с maman? Мы же не можем рассказать ей правду, так ведь?

Харольд Деркс рухнул в кресло; в тот день он с самого утра стонал от боли; и хотя не жаловался, лицо его искажала судорога, а дыханье было прерывистым.

– Господин Такма… умер? – спросил он.

И не сказав больше ни слова, застонал.

– Тебе так худо? – спросил Стейн.

Харольд Деркс кивнул.

– Давай я попрошу доктора Тиленса зайти к тебе? Харольд Деркс покачал отрицательно головой.

– На меня не действуют никакие лекарства. Спасибо, Франс. Я знаю, что мне может помочь только одно: я должен смириться…

Он замолчал, уставился в никуда, прикрыв глаза рукой, потому что отраженный снегом дневной свет причинял боль. Дыханье, шумное и прерывистое, начало успокаиваться…

Господин Такма умер… Господин Такма умер… Наконец-то… Это, ужасное Это все шло и шло мимо, тянуло шлейф, шуршало по листьям, смотрело ему в глаза своим неподвижным призрачным взглядом, знакомым Харольду с детства, Оно шло и шло мимо… О, с каким нетерпением он ждал смерти этого старика! Как ненавидел его, убийцу своего отца, у которого сам был любимчиком, но и в детстве, и в молодости – всегда молчал ради матери, он молчал шестьдесят лет и только недавно впервые заговорил об этом с Дааном, потому что Даан приехал из Ост-Индии в ужасе от того, что узнал по прошествии стольких лет от мантри, сына недавно умершей бабу… Молча, таясь от внешнего мира, он ненавидел его, убийцу своего отца; потом, когда ненависть остыла, он понял, что такое страсть и самооборона, и почувствовал сострадание к древнему старику, долгие-долгие годы мучившемуся угрызениями совести, а потом сострадание сменилось жалостью, глубокой жалостью к обоим, к Такме и к матери… «Вонзи в него крис, пусть лучше он, чем ты!» О, эта страсть, эта ненависть, обуревавшие женщину, еще молодую и соблазнительную, какой тогда была его мать, теперь доживающая свои дни в кресле с высокой спинкой, в красном полумраке гардин… Помнит ли она? помнит ли она… Он, Харольд Деркс, ждал смерти господина Такмы с нетерпением, он ждал смерти своей матери с нетерпением… чтобы для них обоих, этих старых людей, Это, ужасное Это прошло бы навсегда и навсегда бы кануло в далеком-далеком прошлом… Он с таким нетерпением ждал этого – и вот теперь господин Такма умер!

Харольд Деркс отдышался.

– Ты прав, Франс, – сказал он тихим, тусклым голосом, – матушке нельзя об этом рассказывать, подумай сам, какая она старая…

– Я так тоже решил: от нее это надо скрыть… Скрыть от доктора Рулофса будет невозможно… для него это тоже будет тяжелый удар.

– Да, – сказал Харольд Деркс. – А Отилии ты уже послал телеграмму?

– Так попросила Адель.

– Да, – сказал Харольд Деркс. – Она… его дочь.

– А она сама это знала? Мы с ней никогда на эту тему не говорили.

– Чтобы не уронить авторитет maman, я с ней тоже ни разу не говорил. Но думаю, она догадывалась. Неспроста же ты душеприказчик.

– Так полагает Адель.

– Да, – сказал Харольд Деркс, – большую часть своих денег он собирался завещать… Элли… и Отилии. Когда похороны?

– В понедельник.

– Лот и Элли не успеют приехать.

– Да. Но дожидаться их невозможно.

– Похоронная процессия пойдет по Нассаулаан?

– Это самая короткая дорога… на кладбище.

– Лучше пойти кружным путем… чтобы миновать дом maman. Она ведь всегда сидит у окна.

– Да-да, так и сделаем.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Африканский дневник
Африканский дневник

«Цель этой книги дать несколько картинок из жизни и быта огромного африканского континента, которого жизнь я подслушивал из всего двух-трех пунктов; и, как мне кажется, – все же подслушал я кое-что. Пребывание в тихой арабской деревне, в Радесе мне было огромнейшим откровением, расширяющим горизонты; отсюда я мысленно путешествовал в недра Африки, в глубь столетий, слагавших ее современную жизнь; эту жизнь мы уже чувствуем, тысячи нитей связуют нас с Африкой. Будучи в 1911 году с женою в Тунисии и Египте, все время мы посвящали уразуменью картин, встававших перед нами; и, собственно говоря, эта книга не может быть названа «Путевыми заметками». Это – скорее «Африканский дневник». Вместе с тем эта книга естественно связана с другой моей книгою, изданной в России под названием «Офейра» и изданной в Берлине под названием «Путевые заметки». И тем не менее эта книга самостоятельна: тему «Африка» берет она шире, нежели «Путевые заметки». Как таковую самостоятельную книгу я предлагаю ее вниманию читателя…»

Андрей Белый , Николай Степанович Гумилев

Классическая проза ХX века / Публицистика