О, суббота !

Он назвал ее деткой! Да, да, она знала, что с его приездом жизнь вернется к началу... А замужество и измены мужа, война и эвакуация, похоронное извещение и долгое безмужье, и голод послевоенных лет, и потом работа, работа, работа, пока дочка училась, работа с утра и допоздна и отчуждение дочери, когда она стала большой,- все было не с ней, не с Манечкой Штейман, а с другой женщиной, Марией Исааковной Изотовой, которую она хорошо знала, которая умела добросовестно работать, любила работать и верила, что трудности - это и есть жизнь, горе - тоже жизнь, а счастье - свежая постель после воскресной стирки. Манечка же Штейман однажды утром проводила Гришу на пароход и сегодня утром встретила его в аэропорту, и между тем утром и этим прошло очень немного дней, недаром он называет ее деткой...

-т- Что ты вспоминаешь, деточка?

- То, чего не было, Гришенька...

А в зале уже танцевали. Барабанщик перед тем объявил:

-Блюз "Под тихим дождем",- и теперь милая его веснушчатая мордочка перекашивалась от сладостного воодушевления. Гриша опять налил в зеленые рюмочки.

- Давай еще немножко выпьем, Манечка! Чуть-чуть! Контрабасист почти стонал от охватившей его неги. Трубач и труба, казалось, вместе плакали. Горестная спина пианиста говорила о многом. Не они играли блюз "Под тихим дождем", блюз играл ими. Музыка играла всеми, кто танцевал, кто просто слушал, она клятвенно обещала каждому то, чего нет и не может быть никогда.

Потерялся платочек, он был в рукаве, но где-то выпал, а к казенной салфетке, свернутой и торчащей, как пароходная труба, Мария Исааковна не смела прикоснуться. Сейчас Гриша спросит, почему она плачет, а она не будет знать, что сказать ему.

- Манечка, деточка, о чем ты плачешь?

Если бы можно было знать, почему ей плакалось! Она не знала.

- Что ты плачешь? Ну, скажи мне!.. Выпей воды, давай, давай, глоточек!.. Ну!.. Ну? Ну, все, все... Все? Вдруг расплакалась, дитя, дитя!.. Ты плачешь, что не поехала со мной, да?

- Нет, Гришенька, я плачу о том, что ты не остался со мной,- ответила она, всхлипнув, и сразу небесный нежный дождь их встречи ожесточился.

- Маруся, я ведь умолял тебя - поедем!

Еще пробегали по веткам неторопливые легкие капли, еще не гнулась под ливнем, а тянулась навстречу дождю счастливая трава и молчание птиц было молчанием покоя и радости, а не испуга.

- Но разве ты не видел, не понимал, что тебе остаться легче, чем мне уехать?

- Что значит легче, Манечка? Ты вспомни, что такое было! Банды, погромы, голод, тиф, холера!..

- Конечно, Гришенька, конечно... Для тебя банды, для тебя холера, а для меня варьете "Бомонд".

- Ну, нет, Манечка, нет, мы говорим опасный разговор, не надо! Прошу тебя! Скажи мне лучше про тех, кого я знаю. Когда умер дядя Исаак?

- Папу забили нагайками петлюровцы.

- За что?!

- За что, Гриша?

- Да, я сделал глупый вопрос... А тетя Хая-Меня?

- Мама, Гришенька, умерла во время эвакуации в теплушке, набитой людьми.

- О Манечка!.. А твой муж? Кто он, где он?

- Миша погиб на фронте... Он никогда не любил меня, Гришенька.

- Манечка, я до последней секунды думал, что ты все-таки прибежишь ко мне на палубу.

- А я, я до последней секунды верила, что ты, ты сбежишь ко мне на берег!..

И хлынуло. Ливнем и градом ударило по глазам, жизнь потеряла очертания, краски и запахи, и не остановить, не остановить тяжелую силу, о Гришенька!..

- Тебе казалось, что ты умнее всех! Ты думал, что перехитрил судьбу, обвел вокруг пальца! И кто мог переубедить тебя? Ты прибыл в турецкой фесочке покрасоваться, вот и все, что ты понимал тогда! Покрасоваться перед нами ему хотелось!.. И как тебе пришло в голову! Как стукнуло в твою рыжую бессовестную башку бросить нас в такое время, не разделить с нами наши страхи, нашу нищету, горе?.. Даже фесочки не потерять!.. О, какую ты мне сделал прививку!.. Всю жизнь я не могла ни на кого положиться, такую ты мне сделал прививку...

- Марусенька, злая! Перед тем, чтобы окончательно уехать, я неделю прятался в соломе, а бандиты, как это... шарили по местечку! Меня бросили в колодец! Я ночевал в колодце с порванным плечом! И просто фокус, когда осталась на голове фесочка!..

- Ты разве думал, что моих сил может не хватить, чтобы дождаться тебя? Ты гнул свою линию, ты хотел, чтобы вышло только так, как ты хотел, и не иначе! Будто в жизни самое важное - настоять на своем... Доказать! Кому? Что? Зачем?

Девочка-певица высунулась из-за занавески с прижатой к груди раскрытой книжкой - она читала, пока не надо было петь - и с дурашливым восторгом уставилась на них. Контрабасист наклонился к барабанщику и что-то сострил, указывая на них острым подбородком.

- Ты и сейчас приехал, чтобы покрасоваться американскими успехами! Что тебе мы! Что тебе наши понятия!

- Ты настрадалась только из-за упрямства! - крикнул Гриша, покраснел, как одни рыжие краснеют, и от злости криво дернул шеей, как дергал когда-то.-Только из-за тупого штеймановского упрямства!

"Наконец-то..."-вдруг услышала внутри себя тишину Мария Исааковна и вздохнула.