О свободе: четыре песни о заботе и принуждении

Один из моих любимых моментов в «Сексуальной жизни Катрин М.» – когда Милле и ее любовник Эрик впадают в бешенство из-за «недалекого идиота»[80], которого они встречают в баре и который со словами «запахло жженой резиной» пытается пристыдить Милле за ее распущенность (как ревностную поклонницу группового секса). И в литературе, и в жизни действительно не хватает моментов, когда женщины, заручившись поддержкой союзника-мужчины (не меньше), объединяются против тех, кто стыдит их за так называемую развратность. Что касается тех, кто жалуется, что ситуация по-прежнему складывается не в пользу девушек, женщин и квир-персон, борющихся за свое право на удовольствие и желание, – я вас понимаю. Почти все мои подруги и квир-друзья, позволившие себе исследовать свои желания в период взросления, подверглись травле и осуждению за «бесстыдство»; один мой ребенок ходит в старшую школу, другой скоро пойдет, так что я знаю, о чем говорю (то кажется, что обстановка заметно улучшилась, то понимаешь, что она удручающе неизменна). Распутные трансгрессии тоже имеют совершенно разное значение для белых женщин, чье напускное целомудрие лежит в основе всего расового порядка, и для тех, кто вынужден страдать от несправедливой сексуализации, насилия и наказаний[81].

И всё же, если вы предпочитаете реальность, в которой именно «недалекие идиоты» кажутся изгоями и злоумышленниками, вы можете найти ее и жить в ней. Очевидно, это труднее – я имею в виду, намного труднее – в одних обстоятельствах, чем в других. Но так сделали почти все известные мне квир-персоны, прошедшие через ненависть и травлю, которые в конце концов нашли своих. Нам всем нужны примеры для подражания, друзья и партнеры, и на это нужно время, иногда много времени. Я бы не добилась ничего, если бы не смешные, непристойные, несущие вздор, бесстыдные персонажи, которые поддерживали меня на протяжении многих лет, некоторые еще со времен школы. Своим примером они показали, как можно избавиться от ограниченности и морализма других людей, как найти, обустроить и заселить миры, которые способны на большее, чем сопротивление мифическому Единому миру (как Дэвид Войнарович называл доксу) или протест против него, они поддерживали и меняли меня, навсегда преобразив то, что я могла почувствовать и узнать.

Для меня одним из таких людей был Войнарович, хотя мы не были знакомы; и Айлин Майлз – впервые я увидела их на публичных чтениях (мне было около восемнадцати) и с тех пор следила за всем, что они делают. Я до сих пор помню маленький сборник текстов Майлз «Не я», изданный в издательстве «Семиотекст» в зеленой мягкой обложке в 1991 году, на столике в книжном «Сент-Маркс». Я до сих пор помню, как впервые беру его, еще не подозревая, сколько свободы действия ворвется в мою жизнь. Меня восхищали, например, такие строчки: «Я помню / ты передала мне самую красивую / красную тарелку пасты. Она была похожа на твою пизду / на тарелке» или «Мне нужен / виски-секс / и я получу / его». Большие пиздатые тарелки пасты! Виски-секс, которого ты можешь захотеть и получаешь! Затем, в 1994 году, в «Девушках из Челси» Майлз появилась «Робин»: «Мне нужно было трахнуть Робин. Это была моя работа. У нее была самая большая… пизда, влагалище, в которое когда-либо погружался мой палец. Оно было большим, красным и жадным… На грубость жаловались не раз, но мне казалось, я могу засунуть в эту женщину палку, ветку… Какая женщина, мне никогда не встречались такие возбужденные животные и мне никогда не доводилось так недвусмысленно обслуживать женщину. Хочешь, чтобы мой кулак был внутри тебя? Всё, что угодно[,] кричала она, всё, что угодно». Подобно тому как Милле носит свою обожженную резину как знак отличия, Майлз превращают большое, красное, жадное влагалище в символ сексуальности и желанности. Смысл не в том, разделял ли кто-то именно эти желания Майлз. А в их откровенных свидетельствах об источниках сексуальности и жизненной энергии за пределами слышимости. Конечно, были и другие. Но именно Робин дала мне понять: пути назад нет и не может быть[82].