Столкнувшись с такими проблемами, С. Е. пишет: «Попытка справиться с травмой еще сильнее испортила мне жизнь, потому что я начала задаваться вопросом: „Чего я хочу? Чего я на самом деле хочу от секса?“ И погружаясь вглубь в поисках своего травмированного сексуального влечения, я ничего не смогла найти… Как скучно ожидать, что на дне чего бы то ни было, если только мы постараемся чуть сильнее, найдется что-то хорошее. Всё, что получил де Сад, – это множество трупов, у которых никогда не было того, чего он хотел». А что, если не предполагать, что у нашего желания есть какое-то дно и что оно не скрыто в черном ящике под толщей воды? Что, если нет какой-то одной предрешенной вещи, которую мы хотим получить от секса, нет Истины? Что, если наше истинное призвание – научиться наблюдать за нашими изменчивыми влечениями, идентичностями, любопытством, отсутствием интереса или отвращением в течение одной встречи или на протяжении целой жизни? Что, если нет единой истины о нашей сексуальной сущности (например, что она покорная, каменная, садистская, гетеросексуальная, сломленная или исцеленная)? Разве большая часть форм секса не находится где-то между манной небесной и грудой трупов? Разве желание само по себе не ускоряется, не рассеивается, не умирает, не меняет курс и не пробуждается вновь – и всё это зачастую самым непостижимым образом?
Более того, важно помнить, что «удовольствие» – это не то же самое, что «оргазм» или любая другая сексуальная активность, вызывающая улыбку на вашем лице. Учитывая тот факт, что гетеросексуальные девушки, по статистике, до сих пор и близко не получают свою справедливую долю оргазмов, я не решусь отстаивать сексуальную жизнь без них. («Простите, что говорю как журнал
Несомненно, некоторые бросятся (и уже бросились) жалеть Милле за ее антифеминистское ложное сознание (которое якобы подтвердилось, когда она, как и актриса Катрин Денев, подписала печально известное французское письмо против движения #MeToo)[79]
. Тем не менее изящная, подчеркнуто откровенная, сексуальная автобиография Милле создает огромное пространство для до сих пор недостаточно четко сформулированных аспектов сексуальной жизни, включая желания, которые не сводятся к «оргазму». Я особенно ценю, как она формулирует не отрицательное и непокорное отношение женщин к радикальной открытости: «Моя покорность вызвана не желанием подчиняться… а глубинным равнодушием ко всему, что происходит с моим телом, да и с телами вообще». В мире, где так распространено предположение, что все так сильно или одинаково озабочены использованием, смыслом и значимостью наших тел и их различных частей, фундаментальный сексуальный агностицизм Милле всегда производил на меня неизгладимое впечатление и приносил огромное, жизнеутверждающее облегчение.