О свободе: четыре песни о заботе и принуждении

Вопреки названию книги, в ходе написания «протокола добровольной интоксикации» Т (определение «добровольная» уже идет вразрез с вынесенным в заглавие «джанки») нарочитое желание Пресьядо стать зависимым от тестостерона остается до безумия неосуществимым. «Я бы хотел провалиться в зависимость – надежно и надолго уцепиться за что-нибудь химическое, – пишет Пресьядо. – Глубоко внутри я надеялся, что этим веществом станет тестостерон. Быть привязанным – не к субъективности, а к перемене, вызванной попаданием внутрь моего организма вещества без воли. Ни от кого не зависеть при этом попадании. Лицом к лицу столкнуться со своим желанием к объекту без желания»[110]. Возможно, неспособность Т «стать этим веществом» связана с тем фактом, что как синтетический гормон/анаболический стероид Т не обладает теми же аддиктивными свойствами, что, скажем, наркотики. Но опять же, не обладают ими ни шоппинг, ни аэробика. В конечном счете вопрос «зависимого» или «независимого», «пойманного» или «свободного» – не более чем мираж; стоит нам посмотреть сквозь него, мы увидим проблемы поинтереснее.

Например, неклассифицируемость гендера. В какой-то момент Пресьядо размышляет: «Если я не призна́ю себя транссекусалом, человеком с „гендерной дисфорией“, то должен признать, что подсел на тестостерон… У меня есть следующие биополитические опции: либо объявить себя транссексуалом, либо – наркоманом и психотиком». Но это абсурд – это навязанная сверху бинарная оппозиция, которую Пресьядо отвергает, даже повторяя ее условия. Он знает, что можно одновременно не быть зависимым от Т и не быть, как того требует государство, транссексуалом; его книга – о том, как занять это пространство, об отказе соответствовать предписанным гендерным протоколам и одновременном отказе быть списанным со счетов «наркоманом и психотиком». Другое условие связано со своего рода гендерной бинарностью свободы и заботы, которая давно преследует квир-сообщество и приписывает лесбиянкам «заботу» (друг о друге, о благополучии мира, о своих собаках и так далее), а геям – «свободу» беспечного и даже безрассудного толка (вечеринки, промискуитет, наркотики и так далее). Эта оппозиция заявляет о себе, когда Пресьядо пишет о ГД – заядлом наркопотребителе и ВИЧ-положительном стороннике радикальной сексуальной свободы (включая спорные практики вроде незащищенного секса), которого Пресьядо восхищенно описывает как «важнейшего французского представителя формы письменного сексуального бунта».

«Тесто джанки» начинается с новостей о смерти ГД: «5 октября: Тим говорит мне, что ты умер»; позже той же ночью, сраженный горем, Пресьядо исполняет для него «видео-пенетрацию», во время которой снимает, как бреет свои голову и лобок, делает «пидорские усики», приклеив лобковые волосы над верхней губой, и пенетрирует свои нижние отверстия. Затем он вкалывает себе Т и говорит недавно усопшему ГД: «Этот тестостерон – для тебя, это удовольствие – для тебя». Желание «переодеться в [ГД]», установить с ним связь с помощью Т и секса, очевидно; чуть менее очевидны изъяны в этом подражании. Они становятся явными в контрасте между тяжеловесной и даже болтологической образованностью Пресьядо и гедонистически-шутливой позой ГД, готового высмеять его начинания и убеждения (ср. Силлман: «Так серьезно, так заботливо… с кисточкой в руке, так старательно»). В определенный момент Пресьядо вспоминает разговор, однажды состоявшийся между ним и ГД, когда он рассказал ГД о проекте, посвященном истории трансгендерности, в надежде, что ГД его финансово поддержит и опубликует:

Ты [ГД] говоришь: «Бля, ну а ты-то что знаешь обо всех этих пидорских штучках».

Ты говоришь, что думал, я не такая, как другие девчонки, что у меня на уме только ебля, но теперь понял, что я такая же, как другие лесбиянки – готова быть политической медсестрой для всех подряд. Я отвечаю: «Я не лесбиянка, я транс, я парень», а то, что у меня нет сраного биочлена, как у тебя, вовсе не означает, что я не мужик. Я говорю тебе: «Перестань обращаться со мной как с коровьим дерьмом просто потому, что принимаешь меня за девчонку». Ты говоришь, я напрягаю тебя и что тебе за меня стыдно; чтобы я даже не рассчитывал, что ты опубликуешь эту пидорскую фигню; что уж лучше бы я связался с «Тетю»[111] и написал статью. Ты взрываешься смехом. Я не хочу тебе перечить. Не хочу на тебя злиться. Потому что если не ты, то кто опубликует мои книги? Но я ненавижу тебя за то, как ты со мной разговаривал.