Так что, хотя никто и не хочет быть простофилей, опьяненным антиисторической и духовно неблагоразумной верой в особую значимость нашей эпохи, о которых пишет Диллард, настолько же идиотским (или вовсе провоцирующим геноцид и геоцид) кажется пренебрежение невероятными обстоятельствами нашего времени, которые, если их осмыслить, вызывают трепет (а также страх, горе, гнев и другие с трудом выносимые чувства). И даже если мы последуем мудрому совету Диллард, это не значит, что всё будет хорошо. Мы можем утешать себя тем, что Земля или вселенная в целом будут в каком-то виде существовать и без нас – словами теоретика Эндрю Кальпа, «для Геи одновременная детонация всего ядерного оружия в мире – всё равно что теплый летний бриз», – но подобная перспектива не обязательно поможет нам понять, как оспорить «мрачную картину будущего всех форм жизни, включая человеческую», перед лицом которой, согласно утверждению Национальной академии наук США, мы все находимся, или как изменить текущий курс. Раз уж патент на паровой двигатель поставил крест на нашей судьбе, наверное, есть что-то символическое в том, что одна из наиболее распространенных метафор нынешнего положения вещей – образ человека, прикованного к потерявшему управление поезду.
Стоит ли удивляться, что многие предпочитают ездить в слепой зоне «между вагонами»? Избегают прямого взгляда туда, куда мы направляемся, просто чтобы пережить еще один день? Стоит ли удивляться тому, что видение свободы, которым так многие очарованы сегодня, по природе своей нигилистично, приводится в движение бессилием, отрицанием, эскапизмом или безразличием в противоположность такому, которое воображает – и более того, в самом деле верит в возможность постоянного сосуществования, взаимовыручки и выживания? Возьмите практически любую другую проблему – разрушения, вызванные капитализмом, расизмом или локализованной природной катастрофой, – и вы, возможно, возразите, что ухудшение ситуации – часть ее исправления, вроде «нет худа без добра». Обычно я не верю подобным аргументам, а даже если бы и верила, они не применимы к глобальному потеплению. Можно мечтать о том, что мы сожжем дотла определенные системы или идеологии и построим лучший мир на кострище, но нельзя сжечь атмосферу и отстроить ее заново. Все избитые фразы о терпеливом труде, которого требуют демократия или социальная справедливость, рассыпаются перед лицом нашей текущей экологической дилеммы, которую климатический активист со стажем Билл Маккиббен определил как «первое испытание на скорость, когда-либо стоявшее перед людьми». Даже если мы сегодня же остановим выброс CO2
, мы уже достигли определенного уровня потепления, последствия которого будут проявляться на протяжении следующих десятилетий, если не веков[122]. Следовательно, теперь перед нами стоит задача не предотвратить изменение климата, а «смягчить урон и адаптироваться»: снизить вред уже приведенных в движение процессов, замедлив – через быструю декарбонизацию – дальнейший рост температуры, и адаптироваться к изменениям, которые неизбежно вызовет уже устоявшееся потепление. Если мы как можно скорее – в течение десяти лет, по мнению большинства экспертов, – серьезно не смягчим урон, то сложность адаптации возрастет в геометрической прогрессии. В конечном счете она может стать невозможной.Это сложные факты. При столкновении с ними возникает соблазн погрузиться в апокалиптические фантазии: представить, как весь человеческий эксперимент (или планета) исчезает в одной безболезненной вспышке или взрыве. Подобные фантазии освобождают нас от мыслей о тяжелой работе (не говоря уже о преданности ей), которой требуют смягчение и адаптация. Фантазия о равномерном распределении апокалипсиса также освобождает нас от тяжелого осознания, что те же самые люди, которые страдают первыми и сильнее всего, продолжают страдать – уже страдают, – что превращает любой нигилизм из серии «могли бы просто наслаждаться поездкой» в еще один яркий пример переноса рисков и страданий на более уязвимых других[123]
. Как выразилась бельгийская философиня Изабель Стенгерс, глобальное потепление будет не «мифическим внезапным концом света, но «долгим процессом», в ходе которого «наши дети и дети наших детей должны будут продолжать жить среди технологически изощренных руин нашей мечты». Отличное описание Музея путешествий, не так ли?