О Викторе Некрасове

Он приехал во Львов с женой Галей. Ужинали у меня дома. В. Некрасов был в темном костюме, с привычно выложенным поверх пиджака воротом светлой сорочки. Прекрасный собеседник и веселый в застолье человек, в этот вечер он был молчалив, в основном разговаривала Галя, а он либо кивал, либо бросал краткую реплику в подтверждение ее слов.

Потом мы подошли с ним к книжным полкам. Он обвел взглядом ряды книг и вдруг сказал, указав на один томик:

— Зачем ты держишь это?

— У него неплохие повести, — ответил я, имея в виду автора этого томика.

— Он больше ничего путного не напишет. Кончился: продался. Написал сценарий за лауреатство и сумасшедшие гонорары… Ну да Бог с ним…

Я знал, что Некрасов отказался писать этот сценарий…

Мы пили сухое закарпатское вино, Некрасов односложно отвечал на вопросы, был задумчив, иногда потягивал из бокала и после каждого глотка легко проводил пальцем по нижней кромке аккуратных черных усиков. Что-то грустное шло от его спокойствия и сдержанности, словно в глубине души он уже всё просчитал и знал наверняка, чем и как закончится эта предполагавшаяся на длительный срок поездка во Францию…

Часов около одиннадцати я пошел провожать дорогих гостей до гостиницы, где они поселились. Попрощались у гостиничных дверей. Я видел, как Некрасов удалялся в сумрак холла и скрылся в лифте. Мог ли я думать в тот момент, что это навсегда?..

Львов, 1989.

Гофф Инна Вика

Только он мог носить это короткое, из детства пришедшее имя. Только он, Виктор Некрасов, мог придать этому имени, несколько инфантильному, женственному, мужское значение.

И когда я потом встретилась на страницах одной книги с Викой Конецким — душа отпрянула, словно от плагиата.

Обаяние мужества. В его облике и в его прозе. Оно действовало гипнотически, равно на мужчин и женщин. Он предпочитал общество мужчин, нечто среднее между окопным братством и рыцарским орденом. Впрочем, и с женщинами дружил тоже. Двух я знала. Это были милые, очень интеллигентные женщины, достойно несущие груз повседневных забот. Они его боготворили. Он отвечал им нежной привязанностью.

Не знаю другого человека, в ком потребность любви была бы столь сильной и неутолимой. В Некрасове эта потребность была сродни кислородному голоданию. Друзья, — они тянулись сквозь всю его жизнь, часто с детства, — щедро одаряли его своей любовью. Иногда он влюблялся сам. Но, в отличие от сильного, ровного пламени дружбы, такая внезапная его влюбленность так же внезапно и гасла. И тогда недавний кумир уподоблялся тому, кто всерьез бы принял чеховское: «Если тебе понадобится моя жизнь, приди и возьми ее…»

Нет, Некрасов не готов был внутренне отдать свою жизнь тому, кто уже собирался прийти и взять…

Самой сильной любовью его была Зинаида Николаевна. Мама. «Правда, у меня хорошая мама?» — часто спрашивал он. Вопрос-утверждение.

Небольшого роста, полноватая, в очках, в панаме, постоянно с книгой в руках — такой я ее помню.

Внимательные глаза. В голосе нестарческая энергия.

Как-то зимой в Малеевке, где мы оказались одновременно, я рассказывала ей о Франции, откуда мы с мужем недавно вернулись. Подошел Некрасов.

— Вика, в июне мы едем в Париж, — объявила она. Как о деле решенном.

— Хорошо, мама, — сказал он.

Не стал говорить, что это сложно. Почти немыслимо в ее возрасте — ей шел восьмой десяток. Кто пустит?!

«Хорошо, мама…»

Вместо бессмысленных споров и обсуждений, в которые я пустилась бы на его месте. Это надолго стало мне уроком.

«Не надо спорить со стариками», — сказал поэт. С любимыми стариками, — добавлю я.

У себя дома, в Киеве, он скажет одному из своих друзей, прислушавшись к легкому шарканью за дверью: — Неужели наступит день, когда этого не будет?!

Его интересовали люди. Он открывал их для себя, как открывают страны. Они с Ваншенкиным познакомились в Киеве, в мае пятьдесят четвертого. Он стал бывать у нас на Арбате. Часто заглядывал мимоходом. Я быстро собирала на стол, что есть. Всегда находилось, чем угостить, хотя не было ни холодильников, ни запасов — покупали, готовили и тут же съедали…

Он любил застолье — шумное, с разговорами, о жизни вообще, о литературной жизни в особенности. Любил спрашивать о ком-нибудь малознакомом:

— Что он за человек?

Живя в Киеве, ему трудно было ориентироваться в лабиринте московских отношений. И он доверял оценке друзей.

— Он полное дерьмо? — спрашивал он о ком-то, кто ему сильно не нравился.

Пожалуй, это самое грубое из того, что я от него слышала.

В нашей тесной квартирке в дни рождения мужа я устраивала мальчишники. Мы недавно обзавелись своим первым жильем, и мне, молодой хозяйке, нравилось приглашать гостей, угощать. И чтобы хвалили…