О Викторе Некрасове

— Во! Видал! — В. Некрасов указал пальцем. — След пещерного человека. — Он был зол, потрясенный гибнущей красотой. — На всякое монументальное г… гробим миллионы. А чтоб сберечь такое, — кивнул он на собор, — крохоборничаем… Ладно ваши местные культуртрегеры с нищим бюджетом… Но министерство культуры!.. Армяне тоже хороши! Скинулись бы с Украиной, с министерством культуры на реставрацию. Хотя бы хачкары армяне увезли в Ереван. Кто знает, что на них записано? — он сказал именно «записано», а не «написано», как бы охватывая этим словом века и эпохи, в которые народ вел летописи своей истории. Он тонко чувствовал нюансы слова.

Я заметил, что местные власти обращались в какие-то инстанции, вроде были обещания изыскать средства.

— Лепет! — оборвал меня Некрасов. — Обещали! Знаю я эти обещания!..

С тех пор, как мы с Некрасовым покинули дворик Армянского собора, прошло четверть века. Собор продолжает разрушаться. Хачкары куда-то исчезли. Куда? Хочется верить, что кто-то совестливый укрыл их, чтоб сохранить. Я не раз говорил армянским друзьям-писателям, деятелям культуры, они собирались объединить усилия с реставраторами Украины. Но воз и поныне там.

Когда мы вышли в центр, Некрасов вдруг спросил:

— «Интурист» далеко?

— Нет, в двух шагах.

— Ладно, ты иди домой. Я сам доберусь. Спасибо тебе, — как-то торопливо сказал он. — Будешь в Киеве, звони.

Попрощались.

Через месяц я получил от него бандероль — однотомник избранного. Книга была потрепанная, надорванный титульный лист был аккуратно подклеен полоской бумаги, на нем дарственный автограф, в скобках приписка: «…ремонт за счет автора».

Следующая наша встреча произошла в обстоятельствах необычных, в совсем уж трудные для Некрасова времена. Да и не только для него. Хрущевская «оттепель» окончилась вовсе. Началась слякоть. Вольнолюбивые надежды и деяния, очнувшиеся после XX съезда, были загнаны в мрачный тоннель, в конце которого погасили свет. Охота за ведьмами шла по всей стране. В Белоруссии топтали Василя Быкова. На Украине тоже шли идеологические погромы. Заталкивали кляпы в рот прекрасным поэтам, прозаикам, критикам: Лине Костенко, Дмитру Павлычко, Ивану Драчу, Миколе Винграновскому, Борису Харчуку, Ивану Дзюбе и многим другим.

В этой атмосфере однажды в Киеве было назначено республиканское идеологическое совещание. Все понимали, что это не совещание, совещаться с нами не собирались, а скликали для морального избиения одних в назидание другим. Специально упоминаю об этом подробно, поскольку В. Некрасов в этом действе один из главных героев.

В Киев я приехал около девяти утра и с вокзала отправился не в гостиницу «Москва», где Союз писателей бронировал приезжим номера, а по привычке поехал на улицу Полупанова, 10, где в ту пору размещался корпункт «Литературной газеты», возглавляемый тогда писателем Владимиром Киселевым. Там был своеобразный клуб, где часто собирались «потравить» близкие по духу, по мысли и слову, в той или иной мере дружившие между собой люди: Виктор Некрасов, Николай Дубов, Михаил Пархомов, названный уже Владимир Киселев, второй корреспондент «Литературки», ныне возглавляющий корпункт Григорий Кипнис, заглядывал сюда и элегантный Владимир Владко.

В то утро все они были там.

— Ну вот, наконец-то объявился «третий», — весело сказал Некрасов, хотя он отлично знал, что в сессионном зале Верховного Совета, где должно проходить совещание, на его долю веселья достанется мало. И все же… — Кто пойдет за закусоном? — подмигнув, заключил он.

Самыми младшими были я и Григорий Кипнис, потому не мешкая мы отправились к гастроному на углу и к ларьку напротив.

— Не забудьте минеральной воды и пива, — напомнил В. Некрасов.

Закуска была нехитрая: неведомо когда и где выловленная и изжаренная рыба, плавленые сырки и банка маринованной тюльки. Когда вернулись, стол уже был сервирован — накрыт старой газетой, выдранной из подшивки, на ней стояли две бутылки водки, лежал нарезанный крупно хлеб и куски вареной колбасы. За разговорами время текло быстро. У Киселева и Кипниса были свои служебные заботы: из «Литгазеты» на это совещание прибывало их высокое начальство, — совещанию на Украине придавалось большое значение, ждали выступления самого Подгорного, первого секретаря ЦК КП Украины, — решалось по телефону, в каком объеме и как давать отчет в газету об этом идеологическом событии, и Кипнис куда-то уезжал, то ли в Союз писателей, то ли в гостиницу, — проверить, чтоб не было накладок с номерами для руководства «Литгазеты».

Прежде чем мы разошлись, Некрасов попросил меня завтра, когда должно было открыться совещание, сесть поближе к трибуне и по возможности подробней записать всё, что будут говорить о нем. Все понимали, что он будет одной из главных мишеней.