Читаем О Викторе Некрасове полностью

— …Все убедились, что Некрасов не признал критики. Он путается в оценках порочного материала Хуциева… Товарищ Некрасов или ничего не понял, или не хотел понять. А говорил так же беспринципно, как и его писания. «В окопах Сталинграда» Запад не печатает, а вот «Киру Георгиевну» и другое схватил. Вот вы и подумайте, о какой правде вы хотите писать. От его выступления веяло мелкобуржуазным анархизмом. А критика всё время молчала. Молчала и писательская общественность… — злобно науськивал Подгорный.

Под вечер мы опять собрались почти в том же составе на корпункте «Литгазеты».

— Ты всё записал? — спросил меня Некрасов.

— По возможности.

— Читай!

Все понимали, что в том состоянии, в каком он сходил с трибуны, несмотря на внешнее спокойствие, он едва ли запомнил в деталях всё, что говорил сам, что говорили ему, да и саму атмосферу зала.

Достав блокнот, я по беглой записи воспроизвел. Все сидели удрученные, понимая, что грядет. Сталинизм вновь поднимался на свои уцелевшие баррикады…

Через несколько лет в моей семье случилась беда: заболел отец жены, диагноз оказался самый страшный, сделали палиативную операцию. Мы понимали: отец обречен. В беседе врачи сказали: «Вы же знаете, против этого никаких лекарств нет… Правда, швейцарцы вроде создали недавно препарат, на котором больной может продержаться год-другой. Но мы этот препарат и в глаза не видели…»

Я вспомнил, что у Некрасова в Швейцарии жил дядька. После долгих колебаний и раздумий, оправдывая свое решение тем, что речь идет о человеческой жизни, я позвонил Некрасову в Киев, объяснил, в чем дело. Он сказал, что дядька очень стар, немощен, живет в глуши да к тому же беден.

— Но я что-нибудь придумаю, — не очень обнадеживающе заключил Некрасов.

Через месяц, когда я уже забыл об этом разговоре, вечером раздался телефонный звонок из Ленинграда. Незнакомый человек сообщил, что я должен назавтра встретить поезд Ленинград — Львов и у проводницы шестого вагона Клавы получить посылку. И больше никаких подробностей. На все мои вопросы человек этот ответил, что сам толком ничего не знает, просто выполняет чью-то просьбу.

Я ломал голову: что за посылка, от кого, не розыгрыш ли? Но на следующий день на вокзал все-таки поехал. Вагон шестой. Действительно, проводница Клава вручила мне аккуратно упакованную и заклеенную скотчем посылочку размером с четыре пачки сигарет. Дома, нетерпеливо вскрыв ее, мы обнаружили картонную коробку с ампулами и листок аннотации. На коробке по-французски и по-немецки было написано название того самого лекарства. Стало ясно, что это провернул Некрасов. Но почему из Ленинграда, почему он не позвонил, не предупредил?..

Врачи были поражены, что мы смогли достать только что появившийся на Западе препарат, да так быстро. Тесть продержался на этих уколах еще полтора года, почти до последних дней даже ходил на работу. Для обреченного человека это было подарком, цену которого определить невозможно.

Миновал год или два, сейчас уже не помню. Как-то вечером задребезжал телефон. Я снял трубку и услышал веселый голос Некрасова. Звонил он из Киева.

— Привет! Тут у меня гостья из Парижа, мой друг и переводчик мадам Л. Д. (не расшифровываю инициалов мадам Л. Д., поскольку не испрашивал на это ее согласия. — Г. Г.) Она хочет тебя поблагодарить за подарок.

— За какой подарок? — оторопел я, не понимая, кто такая мадам Л. Д. и почему она должна меня благодарить.

— Она наша благодетельница. Ей очень понравилось ожерелье, которое ты ей подарил! — сердито крикнул он, разгневанный моей недогадливостью. — Передаю трубку! — заторопился Некрасов, уходя от моих дальнейших расспросов.

Мадам Л. Д. хорошо говорила по-русски, правда, с акцентом и слегка грассировала:

— Я очень вам признательна! Ожерелье прекрасное, чудесный янтарь! Большое спасибо! Но вы напрасно так потратились…

Я что-то лепетал в ответ, вроде: «Ну что вы! Какие пустяки!.. Стоит ли об этом говорить?»

— Помогло ли лекарство? — спросила она. И тут я понял, в чем дело.

Потом трубку снова взял Некрасов.

— Видишь, всё в порядке, — засмеялся он.

— Сколько я тебе должен? — я понимаю, что он, человек не мелочный, размахнулся, когда дарил от моего имени ожерелье мадам Л. Д. Да и, судя по ее восторгу, я догадывался, что ожерелье «потянуло» немало.

— Сто граммов! — коротко ответил В. Некрасов.

— Нет, серьезно? С какой стати?!

— Чего ты мелочишься? Мы с тобой фронтовики или нет?..

Позже я узнал, как развивался этот сюжет. После моего звонка о лекарстве Некрасов тут же позвонил в Париж, мадам Л. Д., она купила лекарство, передала его с кем-то из артистов Ленинградской филармонии, гастролировавших в ту пору в столице Франции, вероятно, указав им мой адрес, сообщенный Некрасовым.

Последний раз мы встретились незадолго до его новой поездки во Францию, ставшей, в сущности, изгнанием с Родины.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Академик Императорской Академии Художеств Николай Васильевич Глоба и Строгановское училище
Академик Императорской Академии Художеств Николай Васильевич Глоба и Строгановское училище

Настоящее издание посвящено малоизученной теме – истории Строгановского Императорского художественно-промышленного училища в период с 1896 по 1917 г. и его последнему директору – академику Н.В. Глобе, эмигрировавшему из советской России в 1925 г. В сборник вошли статьи отечественных и зарубежных исследователей, рассматривающие личность Н. Глобы в широком контексте художественной жизни предреволюционной и послереволюционной России, а также русской эмиграции. Большинство материалов, архивных документов и фактов представлено и проанализировано впервые.Для искусствоведов, художников, преподавателей и историков отечественной культуры, для широкого круга читателей.

Георгий Фёдорович Коваленко , Коллектив авторов , Мария Терентьевна Майстровская , Протоиерей Николай Чернокрак , Сергей Николаевич Федунов , Татьяна Леонидовна Астраханцева , Юрий Ростиславович Савельев

Биографии и Мемуары / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное
100 мифов о Берии. Вдохновитель репрессий или талантливый организатор? 1917-1941
100 мифов о Берии. Вдохновитель репрессий или талантливый организатор? 1917-1941

Само имя — БЕРИЯ — до сих пор воспринимается в общественном сознании России как особый символ-синоним жестокого, кровавого монстра, только и способного что на самые злодейские преступления. Все убеждены в том, что это был только кровавый палач и злобный интриган, нанесший колоссальный ущерб СССР. Но так ли это? Насколько обоснованна такая, фактически монопольно господствующая в общественном сознании точка зрения? Как сложился столь негативный образ человека, который всю свою сознательную жизнь посвятил созданию и укреплению СССР, результатами деятельности которого Россия пользуется до сих пор?Ответы на эти и многие другие вопросы, связанные с жизнью и деятельностью Лаврентия Павловича Берии, читатели найдут в состоящем из двух книг новом проекте известного историка Арсена Мартиросяна — «100 мифов о Берии».В первой книге охватывается период жизни и деятельности Л.П. Берии с 1917 по 1941 год, во второй книге «От славы к проклятиям» — с 22 июня 1941 года по 26 июня 1953 года.

Арсен Беникович Мартиросян

Биографии и Мемуары / Политика / Образование и наука / Документальное
Савва Морозов
Савва Морозов

Имя Саввы Тимофеевича Морозова — символ загадочности русской души. Что может быть непонятнее для иностранца, чем расчетливый коммерсант, оказывающий бескорыстную помощь частному театру? Или богатейший капиталист, который поддерживает революционное движение, тем самым подписывая себе и своему сословию смертный приговор, срок исполнения которого заранее не известен? Самый загадочный эпизод в биографии Морозова — его безвременная кончина в возрасте 43 лет — еще долго будет привлекать внимание любителей исторических тайн. Сегодня фигура известнейшего купца-мецената окружена непроницаемым ореолом таинственности. Этот ореол искажает реальный образ Саввы Морозова. Историк А. И. Федорец вдумчиво анализирует общественно-политические и эстетические взгляды Саввы Морозова, пытается понять мотивы его деятельности, причины и следствия отдельных поступков. А в конечном итоге — найти тончайшую грань между реальностью и вымыслом. Книга «Савва Морозов» — это портрет купца на фоне эпохи. Портрет, максимально очищенный от случайных и намеренных искажений. А значит — отражающий реальный облик одного из наиболее известных русских коммерсантов.

Анна Ильинична Федорец , Максим Горький

Биографии и Мемуары / История / Русская классическая проза / Образование и наука / Документальное