О войне города Парижа с норманнами

Провозглашай радостно, спасенная Богом всевышним Лютеция. Имя, которое ты носишь с недавних пор, ты держишь от города Изия посреди обширной области данайцев, блистающего знаменитым между всеми портом, часто посещаемым страстно жаждущими богатств аргивянами. Незаконнорожденное имя, сочиненное с некоего рода метаплазмом[49] для тебя, его соперницы, достойно отображает твой облик, Лютеция. Мир справедливо дал тебе это новое имя Париж, то есть подобный Изии, так как вы схожи.

Ведь расположившись посреди Сены и богатого королевства франков, ты стоишь высоко, распевая: «Я город в истинном значении слова, сверкающий как царица над всеми городами», и ты выделяешься своим портом, почтеннейшим из всех. Всякий, кто жаждет богатств франков, почитает тебя[50]. Остров радуется тебя нести, совершенным кругом река простирает вокруг тебя свои руки, ласкающие твои стены. Справа и слева возвышаются мосты на твоих берегах, препятствуя волнам. Башни смотрят на них с одной стороны и с другой, внутрь на город и за реку[51].

[Датчане прибывают к Лютеции – 24 ноября 885 г.] Стихи 20-35

Поведай же, о прекраснейший из городов, о даре, который дали тебе отведать друзья Плутона, датское отродье[52], во времена, когда тобой правил Гозлин, епископ Господа, кротчайший герой и благодетельный пастырь[53]. «Я изумляюсь, говорит он, что никто не может рассказать об этом. Разве ты не видел своими глазами происходившее? Расскажи же о нём.» - Доподлинно видел, и охотно повинуюсь твоим приказам.

Вот приношение, которое тебе представили свирепые: семьсот высоких кораблей и бесчисленное множество малых, которые зовут просторечиво барками[54]. Глубокое ложе Сены оказалось столь загромождено на две с лишним лиги[55] вниз по течению, что спрашивали себя с изумлением, в какой пещере скрылась река; она была не видна под покровом из елей, дубов, вязов, ольхи, погружённых в её воды[56].

[Сигфрид приходит к епископу Гозлину] Стихи 36-46

Уже два дня, как они достигли города[57], когда Сигфрид отправился во дворец высокочтимого пастыря[58]. Король только по имени, он тем не менее предводительствовал своими сподвижниками[59]. Поклонившись, он обратился в таких выражениях к понтифику: «О Гозлин, пожалей себя и стадо, которое тебе доверено. Чтобы не погубить себя, выслушай благосклонно нашу речь; мы настоятельно просим тебя об этом. Предоставь нам только возможность пройти мимо этого города; мы его не тронем и постараемся сохранить все почести[60] твои и Эда тоже». Этот последний, очень уважаемый как граф, в будущем должен был стать королём. Защитник города, он станет оплотом королевства.

[ответ Гозлина Сигфриду] Стихи 47-59

В ответ вернейший епископ Господа бросил слова: «Нам было город поручено охранять повелителем Карлом, чья империя занимает почти весь мир, под властью Господа, короля и владыки могущественных[61]. Надо, чтобы королевство вместо того, чтобы погибнуть, спаслось бы и сохранилось в мире. Представь, что защита этих стен была бы поручена тебе, как теперь поручена мне, сделал бы ты то, что считаешь справедливым требовать от меня, и как бы ты поступил?» Сигфрид: «Тогда моя голова», говорит он, «заслуживала бы меча, чтобы затем быть брошенной псам. Но все же, если ты не уступишь моим просьбам, то с восходом солнца мои боевые машины забросают тебя стрелами, напоенными ядом; на закате дня[62] они предадут тебя бичу голода, и это будет повторяться каждый год».

[о первом натиске, произведенном на башню] Стихи 60-93

Так он сказал, ушел и начал созывать своих сподвижников. Едва занялась заря, началась битва[63]. Все, спрыгнув со своих судов, поспешно устремились к башне[64]; они потрясали её ударами камней и засыпали стрелами. Город наполнился шумом, граждане в смятении, мосты сотрясаются. Сбегаются толпой, чтобы помочь защитить башню. Здесь отличились граф Эд, его брат Роберт[65], равным образом граф Рагнар[66], а также племянник епископа Эбль, отважнейший аббат[67]. В этом месте прелат был слегка задет острой стрелой, и молодой рыцарь его свиты Фредерик в то же время ранен ударом меча. Этот воин погиб; его господин поправился благодаря божественному целителю. Для многих там были последние мгновения их жизни; но наши нанесли жгучие раны еще большему числу врагов; в конце концов, эти последние отступили, унеся с собой множество бездыханных датчан. И уже Аполлон, сопровождаемый Олимпом, склонился к берегам Запада между далёким Туле[68] и южным климатом.