Ибо тогда то, что, как семя, запало посредством зрения, слуха или иных чувств, начинает возрастать, как тернии, и, постепенно созревая, болезненно язвит своими иглами или, лучше сказать, как мифологическая гидра рапсодов11
, у которой на месте [отрубленных голов] поднимаются другие головы, тысячами угрызений причиняет боль несчастному. Ибо предстает ему светлым виденное лицо, дорогой убор, разливающийся смех, обольстительная наружность, умильность и нежность, изысканно употребляемые для уловления, беглое движение глаз, хитрый взгляд, трепетное движение, благозвучие голоса, женственность произношения, даже и не это только, но и непритворный нрав — одним словом, степенность и простодушие, трогательная речь, сострадательный вздох, слезы души болезнующей вызывают на великий, решительный подвиг; и воспоминание, может быть, о самой возбудившей сострадание и воспользовавшейся попечительностью готовит опасность, когда просительница, находящаяся в нужде и борющаяся с нею, напоследок возбудила сожаление о нужде ее; милосердие и воспламеняет любовь. Посему что лучше: себя ли пожалеть и избежать соблазнов или пожалеть других и запутаться в неразрешимых сетях и впасть в неизреченные бедствия12 оттого, что пожелал помочь другим? Хорошо подать руку падающему со стремнины, если можно самому не погибнуть с подвергающимся опасности. Если же за предполагаемым состраданием следует страдание, то позаботиться должно о пользе своей души, потому что другой к другому не настолько близок, насколько каждый к себе.Глава 15
Посему, когда Пятиградие было сожжено небесным13
огнем, Ангел сказал праведному и попечительному о странноприимстве Лоту: Спасая спасай твою душу: в горё спасайся, да не когда купно ят будеши (Быт. 19:17): не о погибающих, но о своем паче спасении заботься. Ибо, сказав: Не озирайся вспять (Быт. 19:17), научил не обращать никакого внимания на погибающих, потому что, без сомнения, было бы несправедливо желать погибнуть с погибающими и даже прилагать о других попечение, равное попечению о себе, когда сострадание, не принося никакой пользы наказываемым, причиняет величайший вред сострадающим, вредя самому спасению, желаемому всеми людьми в совокупности. Ибо хотя человеколюбие боголюбезно и нам прилично и каждый должен другому давать полезный совет, стараться о нем и желать ему добра, [Col. 1080] потому что такое расположение подлинно похвально, однако же в крайних случаях стараться о себе меньше, нежели о других, не только неодобрительно, но даже достойно великого осуждения. Посему тому, кто прилагает великое попечение о своем состоянии, в безмолвии обучает нрав свой благочинию и свободно о многом собеседует с Богом, — тому, как ведущему более трезвую жизнь, почему же не быть в большей степени способным благоугождать Богу в сравнении с тем, кто вовсе не имеет времени наблюдать за своими помыслами или за скрытыми и при занятии внешним непознаваемыми страстями?Глава 16
Или не скажем, что Мария лучше Марфы? Предпочтя ее за неотвлекаемость той, которая заботилась о телесном и многозаботливом служении, совершавшемся для успокоения плоти, Господь говорит не Марии, но полагающей, будто бы делает нечто великое, и потому имеющей нужду в совете, и исправляет ошибочное ее предположение, сказав: Марфа! Марфа! ты заботишься и суетишься о многом, а одно только нужно; Мария же избрала благую часть, которая не отниметсяунее
(Лк. 10:41–42). Хотя беспокойство Марфы происходило от усердия услужить Ему, но не похвалена она за сие усердие, а заслужила упрек за то, что не была, подобно Марии, внимательной к слову и пользе своей души, а пеклась о том, чтобы не было у нее недостатка в чем-либо, потребном для дорогого угощения, и была предложена щедрая, гостеприимная трапеза. А что Господь, намереваясь осудить неуместную рачительность, двукратно произнес имя и сказал: Марфа, Марфа, может быть, сие было жестом того, кто изъявляет сожаление и кивает головою при виде напрасного, но почитаемого необходимым беспокойства, ибо знал Господь, что преуспеяние в благочестии, оставляемое Марфою в нерадении, полезнее того, о чем она старалась.Глава 17