О вражде и хорошей газете за завтраком (СИ)

Слова «мне не нужен никто, кроме тебя» так и не прозвучали, хотя до последнего были готовы соскользнуть с губ Драко. Он наблюдал за тем, как медленно Гермиона возвращается к той сильной, удивительной части себя, прятавшей под собой тонны разочарования в жизни, её стены возвращались на место, едва сломавшись под его признанием. Эта была трансформация будто выросших у нее за спиной крыльев, черных, сотканных из предательств и боли, потому и сильных.

Малфой не стал препятствовать ей, он не смог бы, даже если бы захотел. Поэтому он отошел в сторону, открывая ей путь к бегству от него самого. И только когда она уже ухватилась за ручку двери, он вдруг повернул голову к ней и бросил напоследок.

— Я проведу остаток жизни, восхищаясь тобой. Как ты мыслишь, действуешь, чувствуешь и справляешься. Даже если ты никогда не вернешься, я буду восхищаться тобой.

Она сломалась перед ним, треснула, как кукла из стекла в то же мгновение, всё её существование перестало бы иметь смысл, если бы она шагнула за пределы этой комнаты и вычеркнула его из жизни — они оба это знали, от того им обоим была так отвратительна мысль о забвении.

Гермиона оказалась рядом с ним в несколько мгновений, показавшихся вечностью, пристав на носочки, схватила его лицо и притянула к себе, останавливаясь на секунду, надеясь на появление здравого смысла. Его не было в её действиях и не было в его глазах, когда Драко подался вперёд и наконец накрыл её губы своими.

Это пронзило её всю, каждую клеточку, каждый нерв напрягся от столь долгого ожидания этого момента. Малфой вжал Гермиону в собственное тело, второй рукой буквально обвивая её всю, боясь отпустить хоть на мгновение. Она была нужна ему как воздух, как средство для существования, жизни. Рядом с ней всё обретало смысл — и работа, и поездка во Флоренцию, и даже бессмысленная борьба с собой.

Он провел по её щеке большим пальцем, наклонился, чтобы только углубить поцелуй, как самое необходимое ему сейчас — чувствовать Гермиону всю целиком, любить её всем, что в нём осталось.

Она прильнула к нему, разделяя этот порыв, обвила руку вокруг его шеи. Его было недостаточно даже в такой близости, один лишь стон, переходящий в глухое рычание, отдался жаром по всему её телу, особенно между ног, желание перетекало в одержимость, сумасшедшую, как они оба.

Малфой толкнул Гермиону к стене, тут же прижимая сверху своим телом, перекрывая ей путь к отступлению. Он боялся, что она исчезнет, она могла в любой момент попросить его остановиться и прекратить этот порыв, и Драко знал, что отпустит её. Он сделает всё, что она только попросит.

Гермиона выдохнула ему в губы, когда почувствовала, с какой силой он держит её одной лишь ладонью на талии у стены. Она едва ли успела опустить взгляд, когда Малфой дернул её подбородок рукой, и они снова столкнулись взглядами.

— Только один раз, — пообещала Грейнджер, Драко был согласен и на меньшее, поэтому он резко поцеловал её снова, страсть переходила в грубость, а та — в нетерпение, нежелание медлить рядом с ней. Он соскользнул губами к щеке, затем ниже к шее, поцеловал то крохотное место за её ухом, от которого мурашки пробежались по коже, рука Гермионы невольно зарылась в его волосах, притягивая ближе.

Никогда в своей жизни ей не хотелось ничего столь сильно, как Драко в тот момент. Она никогда не думала, что будет желать его так сильно, что с каждым поцелуем на ключице, на плече, на руке, где уже спадала лямка платья — будет разгораться тайное желание, которому она никогда не позволяла пробиться. Он старше, черт, он старше, и его руки… она не могла думать о том, сколько раз он проводил ими по бедрам других так же, как проводил по её.

Щёки горели, дыхание сбилось, но Малфой и не думал останавливаться. Он дернул её на себя, отталкивая от стены грубым движением, и до того, как Грейнджер успела бы возмутиться, поцеловал. Он переместил её к столешнице у зеркала и усадил, только теперь отходя на шаг.

Драко, казалось, наслаждался тем, как она выглядит. Разгоряченная, с чуть разведенными в стороны ногами, под красным шифоном прослеживаются контуры белья, а кожа пылает от его прикосновений. Он приложил пальцы к губам, попытался скрыть свою ухмылку.

— Малфой… — гневно протянула Гермиона, одной рукой она опиралась на камень за спиной, мрамор контрастировал с пылающей кожей.

— Одно условие, — промурлыкал он, медленно подходя ближе. Кот, играющийся с едой.

Её выдох, напоминающий злостный, вызвал у него смешок. Рука на талии Гермионы оказалась мгновенно, вторая расположилась на бедре, на той его части, не скрытой тканью, и от одного лишь этого властного жеста девушку пробрало дрожью.

— Ты будешь звать меня Драко.

Малфой подался вперед мгновенно, кусая то место на теле между шеей и плечом, которое ему так нравилось, зубы впились в кожу под сладкий стон Грейнджер прямо у его уха. Там останется засос, который нельзя будет скрыть ничем. И Драко прекрасно об этом знал.