О вражде и хорошей газете за завтраком (СИ)

Он пытался не торопиться, сдержать себя, но всё его желание читалось слишком легко, Гермиона не могла не разделять его порывы, поэтому, когда его пальцы провели по внутренней стороне бедра, она лишь раскрылась для него сильнее. Голова уперлась в зеркало, и на мгновение мелькнула мысль увидеть себя в нём сейчас, запечатлеть эту картинку у себя в голове.

— Боюсь, не могу выполнить ваше условие, сэр — прошептала хрипло Гермиона.

Слышать это от неё было почти сродни смерти от удара электрическим током, Малфой не сдержал стона в её кожу. Поцелуи оказались ниже, на её декольте, которое он раскрывал с каждой секундой все больше своими пальцами, пока Гермиона просто таяла в этих поцелуях.

— Хочу трахать тебя медленно… вечно. При горящем свете.

Это была месть, от которой теперь уже Грейнджер подалась бедрами навстречу. Она знала, как тяжело ей будет уйти от него однажды и, возможно, навсегда. Вопреки его словам.

Гермиона откинулась обратно, её затылок упёрся в стеклянную поверхность, а Драко медленно прокладывал себе дорожку поцелуями вниз. Золотой пояс на её талии не был снят, Малфой лишь проигнорировал его, подцепил ткань зубами с одной стороны и потянул в сторону, полностью открывая обзору грудь.

Боже, она была похожа на богиню. Тысячу раз разум подбрасывал ему картинку того, как Гермиона выглядит под всей одеждой, он думал об этом часами напролёт, даже когда пытался выбросить её из головы. Но то, что он видел — в тысячу раз лучше.

Малфой тут же подался вперед, чтобы аккуратно губами накрыть её грудь, осыпать каждый сантиметр поцелуями, пока ладонями он вел по ногам под тканью платья. Гермиона обхватила его талию своими ногами, каблуки больно впились в его бедра, так что Драко расстегнул изящные ремешки на её лодыжках и скинул босоножки к черту.

Как только его пальцы достигли её центра, Грейнджер приглушенно вскрикнула, и улыбка, полная самодовольства, растянулась по его губам. Она схватила его за пиджак и вернула обратно на уровень своих глаз, её поцелуй был похож на вкус самого сладкого и пьянящего вина.

Гермиона быстро расправилась с рубашкой, все пуговицы до последней поддались каждому её движению, ногти царапали теплую кожу и каждый крохотный шрам на ней. Весь он пылал подобно ей под каждым прикосновением, а сама Грейнджер подавалась вперед каждому движению Драко по кружеву её белья.

Она не решилась попросить его продолжить, тихие стоны изредка прерывали их поцелуй, и когда она практически замерла, задерживая дыхание, Малфой аккуратно пальцами проник под тонкую ткань и коснулся теперь уже сильнее, по комнате разнесся всхлип.

Гермиона прервала его действия прямо перед тем, как оказаться на грани, схватившись за ремень его брюк, она резким движением подтолкнула мужчину к себе, вдобавок сильнее прижимая ногами. Пальцы уже не слушались, не поддавалась, но пряжку ремня ей расстегнуть удалось.

— Сколько нетерпения и несдержанности, — прокомментировал он с дьявольской ухмылкой.

— Пошел к черту, — почти прошипела Гермиона, изнывающая от желания почувствовать его в себе.

— Только потому что ты просишь, принцесса.

Драко помог ей, стягивая с себя брюки, сама Гермиона благодаря ему оказалась на краю раковины, в глазах так и плясали те самые чёртики возбуждения, которые манили его к себе. Она вся была похожа на одно сплошное искушение, которому Малфой собирался поддаться.

Её прикосновения к его члену — вот, чего он вынести не мог. Гермиона провела по нему рукой, изучая реакцию Драко на каждое движение. Старательная ученица.

Блять. Малфой отбросил её ладонь и тут же сплел их пальцы в замок, пригвоздил бы к тому же зеркалу, но то было далеко от них обоих и недостаточно далеко, чтобы разложить Гермиону для него. Чтобы наслаждаться ей. Упиваться. Получать её всю.

Она его, а он её. И они это знают. Оба. Отрицать было бесполезно.

Красная шифоновая юбка оказалась на самой талии, пока Драко всё никак не мог оторваться от прикосновений к бархатной коже, и лишь рычание, выражавшее всё желание Грейнджер, заставило его податься вперед и толкнуться в нее. На мгновение он потерял реальность.

Гермиона выгнулась навстречу, пришлось зажать рукой её рот, чтобы все стоны при каждом толчке не выдали их всем гостям приёма. Чувствовать каждый её вскрик удовлетворения вибрацией по коже было волшебно. Даже лучше, чем волшебно — потрясающе.

Она обвила одной рукой его шею, больно оттянула волосы назад, но его совершенно не волновала боль, не волновало, что он трахает её первый и последний раз за долгое время, не волновало, что платье помнется, а засос, который он так старательно оставлял у нее на груди, будет виден даже под красной тканью.

Плевать. Она его. Она принадлежала ему вся в ту секунду, каждый раз, как он входил в нее. Снова. И снова. И снова… пока не почувствовал, как она распадается на кусочки, шепча что-то нераздельное ему в ладонь.

— Блять, Гермиона, — она поцарапала его, острые ногти оставили красные полосы на спине. — Я заставлю тебя вернуться. Однажды я верну тебя, потому что я больше не смогу жить с кем-либо, зная, какая ты.