О западной литературе

Режим Папы Дока и его зловещих тонтон-макутов выписан Грином тщательно и в некотором роде даже любовно, как воистину дьявольская смесь нашего 1937 года с нашим же, допустим, 2007-м, – то есть без провозглашенного Иосифом Бродским (и, на мой взгляд, действительно ошибочного) подразделения властей предержащих на ворюг и кровопийц. Половиной острова Гаити (потому что есть и вторая половина – сравнительно более «либеральная»; туда в конце концов и перебирается часть персонажей) правят ворюги и кровопийцы «в одном флаконе». Точнее, они правят здесь бал. Без малейшего содрогания проливая кровь сограждан, но вместе с тем не желая пошевелить и пальцем без «барашка в бумажке».

Любопытно, что сорок лет назад, когда «Комедиантов» с неслыханной по тем временам оперативностью перевели и издали в СССР, отечественная публика вычитала в них прежде всего политические аллюзии на сталинские лагеря, ночные аресты, бессудные расправы, всевидящее око и всеслышащее ухо ЧК-НКВД-КГБ и тому подобное. Само слово «тонтон-макуты» сразу же вошло в обиход – и обозначали им отнюдь не только гаитянских головорезов.

В наши дни роман, пожалуй, столь же аллюзионен и актуален, хотя уже по-другому. На первый план вышел мотив всеобщей коррупции держащегося на всевластье спецслужб режима: в гриновской Республике Гаити берут не только взятки, но и откаты; здесь «пилят» инвестиционные фонды; здесь сооружают потемкинские деревни (хорошо хоть не олимпийские) для доверчивых – или, напротив, столь же жуликоватых, как находящиеся у власти аборигены, – иностранцев; здесь ненавидят Америку, боятся Америки, заискивают перед Америкой и норовят Америку (раз уж не удается устроить ей кирдык) облапошить.

И, хотя роман переведен превосходно (пожалуй, это вообще лучший перевод Грина на русский язык), покойным ныне переводчикам поневоле сочувствуешь, потому что в их лексиконе (да и в тогдашнем русском языке) просто не было слов и выражений, способных адекватно передать дух и стиль повсеместного мздоимства. Скажем, «кандидату в президенты» неоднократно предлагают сделку, именуемую сейчас по-русски «покупкой ситуации».

Сам Дювалье (бывший для Америки попеременно то «нашим сукиным сыном», то «не нашим»; на постоянных колебаниях внешнеполитического курса и периодических заигрываниях с лагерем стран развитого социализма и строилась его многолетняя – и тоже откровенно комедиантская – игра) сказал о «Комедиантах»: «Книга написана плохо. Как произведение писателя и журналиста она не имеет никакой ценности». Режим Папы Дока устоял под парфянскими стрелами британского писателя – и через несколько лет после публикации «Комедиантов» на Гаити была выпущена брошюра «Окончательное разоблачение – Грэм Грин без маски», в которой Грина окрестили «лжецом, кретином, стукачом… психопатом, садистом, извращенцем… законченным невеждой… лгуном, каких мало… позором благородной и гордой Англии… шпионом… наркоманом… мучителем».

Примечательно, что во всем этом потоке оскорблений самого писателя удивил и покоробил только «наркоман».

Комедиантство – сквозной мотив в творчестве Грина: вспомним торговца пылесосами, становящегося резидентом британской разведки, а затем и инструктором в школе шпионажа («Наш человек в Гаване»); вспомним кекс со своеобразной начинкой, за которым охотятся немецкие лазутчики, и спиритический сеанс, в ходе которого они же инсценируют убийство («Ведомство страха»), вспомним «проверку борделем», которую проходят (а вернее, не проходят) не только «комедиант» Джонс, но и «тихий американец» Пайл. Не следует, однако, упускать из виду и другой лейтмотив Гринландии, опосредованно связанный с лицедейством, – мотив перманентной неудачи, мотив постыдного срыва всех высоких (и низких) помыслов, которые обуревают жителей и гостей этой странной страны. Я имею в виду, понятно, и Гринландию, и Гаити.

В романе «Комедианты» сокрушительное фиаско терпят буквально все: и могущественный вроде бы диктатор, не смеющий, однако же, носу высунуть из превращенного в неприступную крепость дворца, и зачитывающиеся Бодлером романтики из подполья, и гоняющаяся за ними охранка, и прагматично трезвый вроде бы коммунист, и циничный посол, и его неверная жена, и, конечно же, главные герои – Браун, Джонс и Смит.

Со Смитом (и его супругой) связан еще один важный для писателя мотив: утрата невинности. Утрата физического целомудрия, которую частенько и порой с мучительными подробностями вспоминает едва ли не каждый персонаж мужского пола (тогда как героини Грина, напротив, берут эту высоту с первой попытки и словно бы мимоходом), но и утрата девственности духовной – иначе говоря, веры в общегуманистические идеалы и даже в заповеди Христовы. Чета Смитов – наивные, сказали бы сегодня, «ботаники» – героически держится до последнего, но в конце концов терпят поражение и они.