О жандармах, императорах и изобразительном искусстве. Архивные заметки

На Липранди возложено было только узнать о расположении народа, и что, с какою целью посланники английский и австрийский из нанятых ими домов удалили всех русских. Об этом последнем обстоятельстве доводимы были различные слухи. По прибытии Липранди в Москву, ему не трудно было узнать всю неосновательность донесений, которые не могли не тревожить Монарха, а потому он, ко дню прибытия Государя, представил записку с положительным удостоверением, что всё, писанное в этом роде – есть вздор, что народ и не помышляет возбуждать этот вопрос во время священного Коронования, а напротив, проникнут совершенно противоположным духом, который никак не может допустить его нарушить предстоящее торжество. Относительно помянутых двух посланников, будто бы выславших всех русских из занятых им домов, о чем ему говорил и Московский военный генерал-губернатор, Липранди представил именной список всем, в большем числе оставшимся в самой прислуге у помянутых посланников, как-то швейцарам, ламповщикам и др., и что, независимо сего, английский посланник нанял еще несколько русских для прислуги на конюшнях. Подобные же успокоительные сведения были доставляемы в продолжении всего времени пребывания Государя в Москве, и всё, вопреки донесений от других – совершилось так, как писал Липранди. Это удостоверение не было» может быть» приятно некоторым потому что им нужно было выставить – свои благоразумные меры к сохранению порядка, нарушение которого, конечно без цели, но на основании ложных, получавшихся ими сведений – они полагали неотменно долженствовавшим быть потрясенным и тем нарушали спокойствие Монарха. Известно что во всё время коронации не произошло и тени того чего ожидали и против чего принимали почти смешные меры в ежедневном ожидания чего-то мнимого. Такие меры, при других условиях свойств русского народа, пожалуй, могли и возродить то, о чем он и не помышлял. Липранди один писал, что ничего подобного произойти не может, и он один остался ненагражденным даже словом – спасибо! Даже не разлучные, с подобно внезапным поручением, расходы, не были достаточно ему даны и уже Граф Перовский, частью, от себя покрыл их[1941]. Впоследствии Липранди узнал, что до князя Долгорукова доведено было до сведения, что, будто бы Липранди собирал к себе раскольников (поповщины) и совещался с ними, но неизвестно о чем (могли сказать что заблагорассудили). Но необъяснимо для Липранди только то, что подобный вымысел клеветы мог иметь впечатление на князя, известного своими высокоблагородными свойствами и прямотою, и что он в свое время не дал возможности Липранди объясниться. Еще в Петербурге, при отправлении Липранди в Москву, князь говорил ему, что будто бы помянутые раскольники готовят прошение Государю относительно своих дел, и что об этом необходимо узнать, и т. п. Липранди заметил Его Сиятельству, что, при настоящем направлении раскольников и их надежд трудно будет ему что-либо по сему сделать. Князь назвал пятерых из их коноводов и собственноручно написал их имена (доселе хранимые им Липранди). По приезде в Москву Липранди по этому предмету не приступал ни к какому дознанию, избегая видеться даже с близко ему знакомыми из раскольников, некогда доставлявших ему многие сведения (так напр., о предположении избрать митрополита, направление Геронтия, существование секты наполеоновщины и бездну подобного), ибо, в продолжении десяти лет, он оставил занятия по их делам[1942], а в это время все изменилось; он знал всех кто ими руководит, обещает и т. п. Следовательно, нельзя предполагать,» чтобы Липранди мог быть столь глуп, и после существовавшей обстановки, хотя бы малейшим образом вмешался в дела их даже только и косвенно, хотя и был разрешен на это, еще тем более он не предпринял сего, что по приезде Липранди в Москву, местные власти обратили особенное внимание на него, и Липранди чтобы действия его были более открытыми, остановился в самой многолюдной гостинице «Лондон», на дворе которой находилась и харчевня, посещаемая сотнями разного звания людей, и где безпрерывно находились агенты, долженствовавшие доносить о каждом шаге Липранди, независимо прислуги гостиницы, извощика ж т. д. Князь Долгорукое сам неоднократно говорил Липранди, что он окружен двумя цепями[1943] и пр. Следовательно, мог ли он собирать к себе раскольников, не донося о последствиях совещания Князю, давшему по их делам поручение? Совещания же эти могли клониться только к тому, чтобы убедить раскольников не нарушать празднеств Коронации. Но не только совещаний никаких не было, и даже и собраний раскольников, которые бы и не пошли к Липранди из страха, чтобы не навлечь на себя гнева тех, которые заботились об их делах. Если бы Липранди служил еще по министерству внутренних дел, в таком случае могло бы их еще допустить до сего, но к чиновнику уделов? – безрассудно даже и предполагать. У Липранди действительно были два раза собрания, состоящие из около десяти человек, но не раскольников, а болгар из-за Дуная и Бессарабии, прибывших депутатами на Коронацию. Одни из них, зная его лично» другие, по молве в их отечестве, явились к нему, а потом вторично были им приглашены. Вот собрания, которые может быть могли ввести в заблуждение достойных агентов местных властей! Бывал у него также староста единоверческой церкви, купец Сопелкин, прежде раскольник, а теперь злейший враг их; и то, что он передавал Липранди – и было доводимо до Князя. Вместе с Сопелкиным, один раз, приходили два петербургские полураскольника. Все это могут засвидетельствовать лица, известные в Москве как старые сослуживцы, ежедневно посещавшие Липранди. Необходимость заподозрить Липранди имела цель положительную, о которой здесь не место говорить. Одно слово, в то время Князем Липранди сказанное, открыло бы ему многое; но Князь ни слова не сказал ему – поверил клевете и пр., что, по общему засвидетельствованию, близко его знающих, вовсе не похоже.