Об искусстве и жизни. Разговоры между делом

Для одного из самых упоительных рисунков Матисса в этой технике, «Женщины с распущенными волосами» 1944 года, моделью послужила голландская художница Аннелис Нелк — я была знакома с этой весьма талантливой женщиной. Матисс по поводу этих рисунков писал: «Как только моя проникнутая чувством линия придала светоносность белому листу, не лишив его трогательной белизны, я не могу больше ничего ни прибавить, ни убавить». Когда он бывал недоволен рисунком, он его просто разрывал и выбрасывал, поэтому те рисунки, которые сохранились, очевидно, являются, по его мнению, удавшимися. Он говорил: «Чтобы высвободить грацию, естественность, я так много упражняюсь, прежде чем сделать рисунок пером».

Передала нам Лидия Николаевна и шутливые наброски, которые Матисс сопровождал всякого рода надписями. Эти рисунки он, как правило, дарил своим близким, той же Лидии Николаевне, на Новый год, на день рождения. Чтобы передать атмосферу дружеской близости, которая царила между художником и его моделью, я переведу вам одну из этих подписей: «Когда Лидия Делекторская приближается — я исцелен, когда Лидия Делекторская удаляется — я обессилен. Боже милостивый! Не действует ли это то, что называется славянским шармом. А ведь все очень просто, дело в том, что она — добрая. Но что за характер!». Из этой небольшой записи нам становится ясно, что Лидия Николаевна не просто милая, услужливая, добрая, но у нее есть характер, есть свое мнение, что она неоднократно в отношениях с Матиссом и доказывала.

В течение всей жизни Матисс иллюстрировал книги. Конечно, их не так уж и много — примерно полтора десятка книг и около сорока иллюстраций. Он все придумывал сам: формат книги, макет, иллюстрации, он сам писал буквицы, концовки, заставки и так далее. Книга превращалась в произведение искусства. Для поэмы автора XV века Шарля Орлеанского он даже весь текст поэмы написал от руки, потом он был гравирован и напечатан. Ритм книги, то, как организована каждая страница, говорит об удивительных качествах Матисса-художника, мастера композиции, мастера умения видеть весь объект искусства в целом. Матисс говорил о том, что для него рисунок — это как бы пластический эквивалент стиха.

Лидия Николаевна Делекторская подарила нам двадцать листов из его, может быть, самой знаменитой книги «Джаз». В основе этой работы лежат декупажи, то есть вырезки из цветной бумаги. Этой техникой Матисс занимался еще до того, как заболел в 1941 году, а уж после этого он часто вынужден был пользоваться именно ею. Лидия Николаевна приносила ему окрашенные гуашью листы бумаги, и он вырезал разного рода изображения. Затем эти изображения наклеивались на чистый лист бумаги, иногда тоже слегка колорированный, а иногда просто белый. Про технику декупажа Матисс писал: «Рисовать ножницами — это значит врезаться в цвет, как скульптор врезается в камень». Существуют несколько изданий «Джаза» — с текстами Матисса и без. У нас находится экземпляр не текстовой, только сами изображения. Название «Джаз» в какой-то мере произвольное, поначалу Матисс собирался назвать эту серию «Цирк», и первые изображения — «Клоун», «Похороны Пьеро», «Лошадь, клоун и танцовщица», «Эквилибрист» — это детские и юношеские воспоминания Матисса. Потом он решил дать листам другое название. Очевидно, ему показалось, что этой несколько синкопированной манере коллажей больше подходит название «Джаз», хотя, конечно, это не есть иллюстрация его представления о джазе и музыке. По поводу этой серии Матисс говорил: «Эти образы с их звучными и контрастными тонами возникли на основе моих воспоминаний о цирке, о народных сказках, о путешествиях». Это очень энергичные, замечательные яркие работы. Видимо, не имея возможности работать после болезни над большими цветными композициями, он испытывал потребность в цвете. Так он реализовал себя как художник. Арагон сказал о Матиссе: «Матисс помог нам сохранить солнце во время немецкой оккупации». Вот это внутреннее ощущение жизни как дара, как радости, как счастья всегда присутствовало у Матисса и никогда ему не изменяло.

Матисс умер в ноябре 1954 года. За три дня до его смерти Лидии Николаевне было уже ясно, что дни художника сочтены, и она, стремясь поддерживать в доме оптимистическую обстановку, вымыла голову, завернула тюрбан из полотенца на голове, подошла к Матиссу и сказала: «Патрон, — она называла его „хозяин“ всегда, — вот в другой раз вы бы мне сказали: бумагу, карандаш». Он внимательно посмотрел на нее и сказал: «Бумагу, карандаш!» — и сделал несколько рисунков. Это были последние рисунки Матисса. К сожалению, они затерялись в доме и не сохранились. Лидия Николаевна вызвала его старшую дочь Маргарит, затем приехала вся семья. Ночью Лидия Николаевна собралась, и наутро она уехала из этого дома навсегда. Швейцар сказал ей: «Мадам Лидия, это ваш дом». Но этот дом уже больше не был ее. Приехала семья, были торжественные похороны.