Об истине

Представьте, что мост обрушился при самой обычной нагрузке. О чем это нам говорит? По крайней мере это говорит о том, что те, кто проектировал и строил мост, допустили какие-то существенные ошибки. Очевидно, что как минимум некоторые из принятых ими решений при столкновении с многочисленными проблемами оказались роковым образом ошибочными.

То же самое, разумеется, относится и к медицине. Врачи должны стремиться к тому, чтобы выносить обоснованное суждение о том, как лечить болезнь или травму. Соответственно, им необходимо знать, от каких лекарств и процедур можно уверенно ожидать помощи их пациентам; они также должны знать, какие из них вряд ли поспособствуют улучшению; и, наконец, знать, какие из них могут быть просто вредны.

Никто в здравом уме не стал бы полагаться на строителя или доверять врачу, который не заботится об истине. Даже писатели, художники и музыканты должны – каждый по-своему – знать, как правильно поступать. По крайней мере они должны знать, как избежать слишком большого числа ошибок. В ходе своей творческой работы они постоянно сталкиваются с очень важными проблемами – например, с проблемами техники и стиля. И одни способы решения этих проблем определенно лучше других. Возможно, ни один из способов справиться с ними не является безусловно и единственно правильным. Однако очевидно и то, что многие из существующих альтернатив совершенно неверны. Более того, сразу бросается в глаза, что некоторые из них просто ужасны.

Во всех этих ситуациях существует очевидная разница между правильным и неправильным восприятием вещей и, соответственно, между истинным и ложным. Конечно, часто говорят, что все обстоит совсем иначе, когда дело касается исторического анализа или социальной критики и особенно оценок людей и политики, которые обычно присутствуют в такого рода анализе и критике. Аргумент, традиционно выдвигаемый в поддержку этого утверждения, состоит в том, что на подобные оценки всегда очень сильно влияют личные обстоятельства и установки тех, кто их выносит, и что по этой причине мы не можем ожидать, что работы по истории или социальной критике будут строго беспристрастными и объективными.

Несомненно, элемент субъективности в таких вопросах всегда неизбежен. Существуют, однако, важные ограничения на то, что означает такое допущение относительно широкого диапазона вариаций в интерпретации фактов, которые, как можно ожидать, могут продемонстрировать нам, например, серьезные историки. У реальности есть такое измерение, в которое не осмелится влезть даже самый дерзкий – или самый ленивый – произвол субъективности. Именно это имел в виду Жорж Клемансо, когда сказал в ответ на вопрос, что историки будущего будут говорить о Первой мировой войне: «Они не скажут, что Бельгия вторглась в Германию».

II

Тем не менее многим удается убедить себя – иногда даже с неким самодовольством, – что нормативные, т. е. оценочные, суждения не могут считаться либо истинными, либо ложными. Их точка зрения заключается в том, что подобные суждения на самом деле вообще ничего не утверждают, т. е. не содержат какого-либо утверждения, которое было бы верным или неверным. Такие суждения, полагают они, скорее, выражают лишь наши чувства и установки, которые, строго говоря, не истинные и не ложные.

Допустим, мы согласились с этим. Тем не менее очевидно, что согласие или несогласие с оценочными суждениями зависит от других суждений, которые сами по себе просто не являются нормативными, – т. е. они зависят от суждений о фактах. Поэтому мы не можем обоснованно судить о том, что определенный человек обладает скверными моральными качествами, если при этом не основываемся на фактических утверждениях, описывающих примеры его или ее поведения, которые, по всей видимости, и свидетельствовали бы о моральном несовершенстве. Более того, эти фактические утверждения о поведении данного человека должны быть истинными, а рассуждение, с помощью которого мы выводим оценочное суждение, обоснованным. В противном случае ни сами эти утверждения, ни рассуждение не смогут убедительно подкрепить наш вывод. Они просто не будут говорить в пользу того, что основанная на них оценка является разумной.

Таким образом, различие между тем, что истинно, и тем, что ложно, все-таки является критически важным для понимания оценочных, или нормативных, суждений, даже если мы при этом согласились, что различие между истиной и ложью не может быть напрямую применено к самим этим суждениям. Мы вполне можем допустить, если сочтем нужным, что вынесенные нами оценки не являются ни истинными, ни ложными. Однако мы не можем согласиться с подобной характеристикой в отношении утверждений о фактах или в отношении рассуждений, с помощью которых мы пытаемся обосновать эти оценки.