Что ж, некоторым гражданам в отказе от писательского билета легче разглядеть паническую дрожь, нежели гражданскую позицию (
При этом книги его выходили огромными тиражами и с портретом автора, в экранизациях имени тоже никто не скрывал, даже если сам писатель не проявлял интереса к сценарным хлопотам. Разве что сетовал, что режиссеры Андрей Тарковский («Иваново детство», 1962, по повести Богомолова «Иван»), Михаил Богин («Зося», 1967), Витаутас Жалакявичус, сделавший попытку экранизировать «Момент истины», ни дня не служили в армии и это неизбежно сказывается на работе с военным материалом. Весьма характеризующая деталь.
Думаю, модель поведения Владимира Богомолова и его биографическая легенда объясняются просто – реальной принадлежностью к спецслужбам, определенной сословной зависимостью, в послевоенные годы, возможно, не профессиональной уже, а психологической. Расхожее выражение «бывших не бывает» здесь, видимо, по прямому адресу. Дмитрий Быков приводит свидетельство Юлия Дубова (предпринимателя и писателя, замечательно наблюдательного, создателя жанра «русской олигархической саги» – романы «Большая пайка», «Меньшее зло»), который довольно тесно общался с Богомоловым и говорил о его заметном месте в иерархии спецслужб. Последнее, может, и спорно, однако мне кажется, что Дубов обозначает не статус, а тип сознания. Тут я сошлюсь на собственный опыт: по роду журналистской деятельности мне подчас приходилось общаться с офицерами спецслужб, действующими и отставниками, от достаточно высокопоставленных до работяг среднего звена. Всех этих людей объединяло особое отношение к реальности: они воспринимали ее прежде всего как объект оперативной разработки, они не существовали в ней пассивно, они с ней работали, применяя весь арсенал наработанных технологий.
Выдающееся открытие Владимира Богомолова – он этот оперативный метод перенес в литературу, воспользовался как творческим инструментом. Самые мощные страницы романа «В августе 44-го», сделанные в революционной для военного детектива технике «потока сознания» (капитан СМЕРШа Алехин «прокачивает» матерого диверсанта Мищенко) – написаны настоящим профессионалом о коллегах и без соответствующего опыта и понимания были бы невозможны.
Кстати, Богомолов, якобы всю жизнь проживший в страхе и ожидании разоблачения, с огромным достоинством писателя и воина отстаивал свой самый знаменитый роман от цензоров самого КГБ – и не отдал в итоге ни единого слова… И сюжет этот – не о дерзости художника, но о позиции профессионала, уверенного не только в возможности диалога, но и в его законности и своем на него праве.
Писатели военной темы, касаясь темной, до поры почти закрытой стороны великой войны – ситуации недовоеванной гражданской, братоубийства, раскола нации, предательства, коллаборационизма, власовской РОА с одной стороны, деятельности СМЕРШа – с другой, всегда особо и несколько спекулятивно этот момент оговаривают. Дескать, вот сейчас, именно от меня будет последняя, окончательная правда. Богомолов, никогда не спекулировавший и не претендовавший на сенсационность, главным образом это направление и разрабатывал, задолго до «Огоньков» и прорабов перестройки, ему явно было что сказать. Журналист Николай Черкашин, много общавшийся с Владимиром Осиповичем в последние годы его жизни, свидетельствует: писатель серьезно работал над документальным романом о генерале Власове: