Обаяние тоталитаризма. Тоталитарная психология в постсоветской России

Для того чтобы в целом представить масштабы воздействия государственного террора на общество только до 1953 года и, соответственно, на общественное сознание, приведем вычисление сделанное историком В. П. Поповым[151]: Общее число осуждённых за политические и уголовные преступления в 1923–1953 годах составило не менее 40 млн. Если из общей численности населения вычесть лиц до 14 лет и старше 60, как малоспособных к преступной деятельности, то выяснится, что в пределах жизни одного поколения — с 1923 по 1953 г. — был осуждён практически каждый третий дееспособный член общества!

Конечно же, в политических репрессиях не было ничего нового для России. Беспрецедентен был только их масштаб и кажущаяся безосновность. Ведь их жертвами могли становиться и случайные люди, и советские чиновники, преданно выполнявшие приказы Сталина (в частности, было репрессировано около 20 тысяч сотрудников органов государственной безопасности, в том числе наркомы НКВД Ягода и Ежов). Нередко в лагерях ГУЛАГа находились близкие родственники высокопоставленных чиновников, а первые были вынуждены, как ни в чем не бывало ходить на работу и не проявлять никакого недовольства.

Для того чтобы оценить масштабы репрессивной политики большевиков, можно провести сравнение с количеством жертв политических репрессий в другие исторические периоды. Авторы «Чёрной книги коммунизма» указывают, что за период 1825–1917 годов в России было приговорено к смертной казни за политические преступления 6360 человек, в 3932 случаях приговоры были приведены в исполнение, — 191 с 1825 по 1905 год и 3741 с 1906 по1910 год, — но большевики превысили эти цифры уже к марту 1918 года, всего за четыре месяца своего пребывания у власти[152]. В соответствии с цифрами, указанными в этом же источнике в результате репрессивной политики советского государства в целом погибло 20 млн. человек[153]. При населении СССР в 1953 году 108 млн. — это 18 %, т. е. почти пятая часть народонаселения.

«Мягкая» репрессивная политика брежневского периода

Уголовное преследование диссидентов до 1960 года осуществлялось на основании п. 10 ст. 58 Уголовного кодекса РСФСР 1926 г. («контрреволюционная агитация»), предусматривающего лишение свободы на срок до 10 лет, а с 1960 года — на основании ст. 70 УК РСФСР 1960 г. («антисоветская агитация»), предусматривающей лишение свободы на срок до 7 лет и 5 лет ссылки. С 1966 года также была введена ст. 190—1 УК РСФСР «Распространение заведомо ложных измышлений, порочащих советский государственный и общественный строй», предусматривавшая лишение свободы на срок до 3 лет. Иногда против диссидентов просто фабриковались дела по другим статьям уголовного кодекса. Кроме того, появилась новая практика борьбы с инакомыслием — объявление людей невменяемыми. Это позволяло без привлечения внимания мировой общественности изолировать диссидентов в психиатрические больницы. В качестве диагностических «масок» для репрессивных целей чаще всего использовались диагнозы «сутяжно-паранойяльное развитие личности» и «вялотекущая шизофрения».

Обращение с психиатрическими узниками было крайне бесчеловечным. Н. Адлер и С. Глузман[154] выделили следующие стрессоры физического и морально-психологического характера, которым подвергались «пациенты»:

Чрезвычайная скученность в камерах.

Отсутствие в камерах туалетов, что являлось наиболее мучительным стрессором физического характера. Отправление физиологических потребностей допускалось лишь в установленное администрацией время суток и в строго предусмотренные несколько минут для каждого.

Отсутствие возможностей для физической разрядки и пребывания на свежем воздухе.

Лишение элементарных юридических прав, неотъемлемых даже в тюрьмах и лагерях.

Лишение возможности иметь в камере бумагу и ручку, строгое ограничение поступления книг и журналов.

Лишение возможности находиться в одной камере с другими политическими узниками: каждый из них содержался в камере с исключительно тяжёлыми больными, совершившими тяжкие преступления.

В отличие от узников лагерей и тюрем, у заключённых в СПБ не было возможности обращаться к прокурору.

Многим пациентам спецбольниц не позволялось держать в палатах свои личные вещи. Вся входящая и исходящая корреспонденция пациентов прочитывалась; телефонами пользоваться не разрешали. Свидания происходили в присутствии надзирателя; как и в тюрьме, были запрещены многие темы для разговора.

Применялись такие меры, как инъекции сульфозина, применение атропинокоматозной терапии, инсулинокоматозная терапия, постоянное и длительное (годами) использование нейролептиков. Нейролептики в высоких дозах применялись, в том числе, как наказание за нарушения больничных правил и с целью «излечения» от антисоветских взглядов и высказываний. Узники подвергались избиениям со стороны санитаров.