Обаяние тоталитаризма. Тоталитарная психология в постсоветской России

Одним из морально-психологических стрессоров для инакомыслящих было отсутствие конкретного срока заключения. Длительное пребывание в психиатрических больницах влекло за собой стойкие психологические нарушения и социальные трудности у тех, кто оставался в живых. Некоторые жертвы карательной психиатрии выходили из стационаров с теми или иными тяжёлыми физическими последствиями для организма вплоть до нетрудоспособности, другие ощущали себя психически сломленными. Некоторые после освобождения замечали у себя ранее отсутствовавшие психические симптомы: чувство усталости, ухудшение концентрации внимания, возбудимость, вегетативные нарушения, раздражительность, ночные кошмары, временные состояния деперсонализации, острое чувство тоски.

Использование психиатрии в репрессивных целях продолжалось до конца 80-х годов. Согласно данным Международного общества прав человека, в целом по стране жертвами злоупотреблений психиатрией стали порядка двух миллионов человек[155]. В число жертв карательной психиатрии попадали не только диссиденты, но и люди, вступившие в конфликт с чиновниками по каким-либо неполитическим мотивам.

Что касается психологической атмосферы в обществе брежневского периода, то рядовой обыватель, конечно, не знал об узниках репрессивной психиатрии. Ушли в прошлое массовые репрессии сталинского периода. На официальном уровне о них ничего не говорилось, как будто их и не было. Истории о ночных арестах, о черных воронках передавались от родителей к детям изустно. Но, тем не менее, советский человек жил с постоянным чувством настороженности. Как телесное выражение страха на фотографиях того периода нередко можно разглядеть типичный для людей советского времени плечевой зажим.

Советский человек знал, что даже непубличное высказывание сомнений в коммунистических идеях или в правильности «линии партии», увлечение неодобряемой литературой или музыкой было чревато препятствиями в построении карьеры, вызовом на беседу в КГБ, разбором на комсомольском или партийном собрании, моральным остракизмом со стороны коллег и знакомых. Поэтому, если какой-либо гражданин и имел собственную точку зрения по политическими и идеологическим вопросам, то он предпочитал держать ее при себе. Распространение информации строго контролировалось (например, человек, читавший или давший кому то почитать книгу «Архипелаг Гулаг» рисковал получить реальный срок), тщательно отслеживались все контакты с иностранцами. Советский человек знал об этом и жил, ощущая недремлющий глаз КГБ за своей спиной. Каждый гражданин знал, что и, находясь у себя дома, со своей семьей он не остается без внимания государства. Ведь в СССР была регламентирована не только общественная, но и личная жизнь. Поэтому и семейные конфликты могли стать предметом общественного разбирательства по месту работы. Таким образом, взгляд «Старшего брата» не оставлял советского человека даже дома (хотя и без помощи «телекрана» как в романе Оруэлла).

Вот в таких условиях «выковывался» характер советского человека. Безусловно, что репрессии в тех или иных их формах оказывали неизгладимое влияние не только на психику их непосредственных жертв, но и на сознание невольных свидетелей, коллег, друзей и родственников, а также вольных и невольных доносителей, палачей и их близких. Приведенные выше цифры гибели людей в СССР ужасают, и, видимо, поэтому у россиянина выработалась защитная нечувствительность. Что значат по сравнению с этими цифрами гибель нескольких тысяч военнослужащих на Донбассе, да и существовали ли они?

Но возникает вопрос, существуют ли еще более ранние корни психологических особенностей людей, которые позволили совершаться чудовищному широкомасштабному насилию в, казалось бы, прогрессивном 20 веке.

«Простой советский человек» как социальный характер

На мой взгляд, типом тоталитарной личности, которая была культивирована в СССР, и который был исследован эмпирически методами социологии, является «человек советский». Возможно, что в других странах с длительно существующими тоталитарными режимами (КНДР, КНР, Куба) тоталитарная личность имеет свои национальные и культурные особенности, но на этот счет у меня нет достаточных данных.