Оберег

Палыч с Чимолой снова перебрались в комнату и врубили музыку на полную. Мой сожитель во чтобы то ни стало хотел познакомить африканца с русским роком.

Я не мог больше все это выносить и решил, что лучше поехать к Маринке мириться. Оделся и вышел из дома.

Батя, когда на него находит, любит мне повторять: «Ищи девушку, которая не выносит мозг, такую, чтоб укрепляла, а не расшатывала. Тогда она будет твоей опорой, и ты, опираясь, далеко пойдешь». Ага, думал я каждый раз, уж ты-то нашел такую. Моя мать, сколько ее помню, все время страдала от нервных срывов и затяжных депрессий и была чемпионкой по выносу мозга. А батя искал опору на стороне.

Маринка тоже  с характером. Тощая, хищная, длинноволосая бестия. Капризная, обидчивая и алчная. Всегда ей всего мало. Так я ей в лицо это и сказал, а она сначала в слезы, а потом пощечину мне залепила. Ну ладно, может, палку перегнул.

Я нажал черную пипку звонка. Маринкины родители были на даче, и я знал, что она одна. Через пару минут она открыла дверь. Волосы небрежно заколоты в пучок, шелковый халат в пол. Глаз на меня не поднимает, чтобы скрыть свое торжество: приполз как миленький.

Поговорили мы, все выяснили, то да се. И вдруг я услышал какую-то возню в другой комнате.

— Что это? — спрашиваю.

— А это, — счастливо сияя, говорит она, — твой подарок. Я днем хотела подарить, но ты вел себя как…

— Чего еще за подарок? — перебиваю я, чувствуя подвох.

Маринка, молча уходит в другую комнату и возвращается с каким-то свертком. Открываю его, а там — мать честная, крохотный щенок! Крыса, ей-Богу.

Все-таки женщины умеют усложнять жизнь. Ну вот, на кой, мне такой подарок? А Маринка вся так и светится, довольная собой.

— Это чтоб, ты всегда обо мне помнил и привыкал к ответственности.

Меня даже передернуло от ее слов.

Я вернулся домой с щенком под курткой уже глубокой ночью. По дороге была мысль занести его в какой-нибудь подъезд, авось с утра сердобольные подберут. Но щенок был такой лысенький и хрупкий, что я побоялся, не доживет он до утра — крысы сожрут, или кто с пьяных глаз наступит.

Едва только я открыл дверь, едкий специфический запах рубанул по ноздрям. Я ни секунды не сомневался, что это газ, поэтому остановил свою руку на полпути к выключателю и прямиком кинулся к окну. Холодный свежий воздух порвал тяжелую газовую завесу. Глаза уже привыкли к темноте, и я подошел к плите. На ней все еще стояла кастрюля с супом, а газ бежал в холостую без огня. Я повернул ручку на ноль.

— Палыч, мать твою! — позвал я. Ответа не было, и вообще никаких звуков. Выждав несколько минут, чтобы газ выветрился, я включил свет и прошел в комнату.

Палыч лежал мордой на столе,  прямо  в тарелке с хлебом, а Чимола — на диване, на спине. Его темная кожа стала фиолетовой, рот с толстыми губами был открыт как у рыбы.

Я кинулся к нему, приложил два пальца к шее — пульса не было. Тогда я попытался растолкать Палыча. Я тряс его, как чучело для дрессировки собак, он не подавал никаких признаков жизни, но вдруг замычал. Я с трудом взвалил его на себя и отнес к раскрытому окну. Потом набрал 112.

На том конце девушка спокойно и въедливо требовала все новых и новых подробностей, а мне хотелось послать ее к черту. Но с другой стороны у нее такая работа, и может, она за день сотню вызовов практически с того света принимает.

Конечно, я не хотел тратить время впустую, дожидаясь скорой. Не зря же учился в одном из лучших медов. Пока Палыч вентилировал легкие у окна, я пытался привести в чувство Чимолу. Искусственное дыхание, массаж сердца. Деревянный талисман на веревке жутко мешал. Я снял его и бросил на пол.

Я вроде бы делал все правильно, как учили, но Чимоле это не помогло. Он так и лежал с открытым рыбьим ртом, совсем как живой, но невероятно мертвый. «Невероятно» — потому что  в смерть трудно поверить: только человек улыбался, веселился, традиции осваивал, и вот — лежит, и ничего больше никогда не сможет.

Ребята из скорой, с умудренными и покорными судьбе лицами, тоже ничего сделать не смогли. Так, для приличия, нажали пару раз на грудную клетку, да и бросили это дело за безнадежностью.

А вот Палычем они всерьез заинтересовались. Положили на носилки и потащили в машину.

— А как же этот? — отчаянно закричал я  в удаляющиеся спины.

— Ждите полицию, — буркнул один из медиков, скользнув по мертвому негру усталым взглядом.

И мы с Чимолой остались ждать ментов. Только тут я вспомнил про Маринкин «подарок». В этой нервотрепке, я сунул его в карман куртки, а куртку бросил на стул.

Я вскочил, отгоняя мрачные мысли, нащупал щенка в кармане. Он мирно посапывал. Повезло, что на него никто не сел, и он не сдох от газового отравления.

Я нашел коробку из-под обуви, постелил туда махровое полотенце и аккуратно переложил собаку. А сам с какой-то тупой усталостью сел рядом с Чимолой.

Вероятно, полиция долго не ехала, потому что за окном уже шумели первые автобусы. А я все сидел и сидел. Спать в одной квартире с мертвецом было не совсем комфортно.