Оберег

— Господи! Господи! — причитая, я потащил Палыча к берегу, ноги онемели в холодной воде. Конечно, он, как всегда опаздывал на дежурство, хотел срезать и пошел через пустырь — так быстрее. Я отчетливо увидел удивленное лицо Палыча, обернувшегося на окрик сзади, увидел его синеющее от удушья лицо, выпученные глаза, вздувшиеся вены, услышал беспомощный хрип.

Я тащил Палыча подмышки, ноги увязали в иле.

Но вдруг  вспомнился ядовитый взгляд того тощего мужика из следственного комитета.

— Так вы считаете, это был несчастный  случай?

Его слова отчетливо прозвучали у меня в голове.

Я представил, как снова сижу, и он гипнотизирует меня своими змеиными глазами. Еще одна смерть рядом со мной. Я представил, как быстро строчит он протокол…

«Труп, с признаками насильственной смерти… Подозреваемый отрицает….» А что, если я — подозреваемый? Повесят на меня, и все. Мы ж вместе жили. Ведь это легче, чем какого-то неизвестного преступника искать. Зачем им очередной висяк?

А дальше я действовал словно в бреду.

Оттащил Палыча обратно, в самые заросли камыша, и не хуже пса принялся рыскать вдоль пруда в поисках камней. Вот ведь когда не надо, спотыкаешься об какой-нибудь булыжник, а когда надо  — ничего не найти. Ну, несколько камней я все-таки нашел, еще пару прутов арматуры. Запихнул все это Палычу в куртку и в карманы джинсов, так, что он пошел ко дну.

Я был по пояс мокрый, но холода не чувствовал. Снял джинсы, выжал со всей силы, снова надел и быстро пошел домой. Было рано, и люди мирно сопели в своих постелях, на улице — ни души. Мне удалось незамеченным дойти до подъезда. И тут я вспомнил про собаку. Испугался, что Дрищ остался у пруда, оборачиваюсь — нет, вот он доходяга, семенит сзади.

Я снял мокрую одежду, завернулся в теплый плед и выпил пару стопок водки. Но меня продолжало трясти, да так, что зубы в буквальном смысле стучали.

С трудом дождавшись семи утра, я позвонил Маринке, хотя понимал, что воскресенье, и она сладко спит. Но мне безумно хотелось услышать человеческий голос.

— Алло! — сонно и раздраженно отозвалась Маринка, и мне сразу стало легче и как-то спокойнее.

— Может, приедешь ко мне?

— Приеду?! — неожиданно взвизгнула она. — После вчерашнего?! Знаешь, мне вполне хватило…

Я не как не мог уловить смысл ее слов, потому что перед глазами мелькнула картинка, словно вспышка, словно кадр из фильма — черный дым, мои руки смыкаются на Маринкиной шее, она корчится, отбивается…

Маринка продолжала истерично тараторить в трубке, но я не вникал. Машинально положил ложку  кофе в чашку, залил кипятком, достал из холодильника банку сгущенки и через края налил в чашку. Крупная молочно-белая капля плюхнулась на край  кухонного уголка.

Я слушал возбужденную речь Маринки и краем глаза видел, как заметался Дрищ по уголку, пытаясь дотянуться до пролитой сгущенки. И вдруг он шлепнулся вниз головой.

Я положил телефон и поднял собаку. Голова ее болталась как на тряпочке. Сломал шею.

— Вот ведь черт! — закричал я. — Да что это происходит?!

Некоторое время я просто тупо сидел. Может быть, час, может, два. Потом положил Дрища в его коробку, закрыл крышку. И зачем только выводят такие породы — или раздавишь, или сама переломается! Опять точно вспышка мелькнуло: черный дым, тонкая шейка собаки, мои пальцы. Я выбросил коробку в мусоропровод.

Вернулся на кухню, чтобы вскипятить еще чая, глянул в окно и чуть не задохнулся от ужаса — Палыч стоял посреди двора, весь мокрый, с синюшним лицом, выпученными глазами и перекошенным ртом. Вода стекала с него на асфальт. Он поднял на меня мутные, словно сваренные в кипятке глаза.

Я отскочил от окна, в голове помутилось, я схватился за край стола. Нет, этого не может быть, это все мне только кажется… А что, если Палыч не умер, что если он был без сознания и оклемался?

И снова перед глазами мелькнуло: шнурок затягивает шею, вены вздуваются, лицо багровеет, слюни изо рта.

Я взял себя в руки и снова выглянул в окно. Двор был абсолютно пуст. Только стояли припаркованные автомобили.

Но мне  было так жутко, что я запер на второй замок входную дверь,  будто бы призрак Палыча мог войти.

Несколько дней я не выходил из дома и не спал, потому что стоило мне посмотреть в окно, как я видел удушенного Палыча. Он смотрел прямо на меня, и его жуткое лицо выражало такую злобу, такую жажду кровавой расправы, что я каменел от ужаса.

Мимо проходили люди, как ни в чем ни бывало, ехали машины, а он стоял. Иногда делал несколько шагов в сторону подъезда, и тогда я не выдерживал и отскакивал от окна, даже хватался за нож, так было жутко. А потом он снова исчезал, и я дышал громко, глубоко и часто, пытаясь заставить сердце работать нормально.