Оберег

Какое-то время я, наверное, проспал спокойно, но вдруг снова проснулся, и увидел Палыча, стоявшего прямо у моей кровати. Он пристально смотрел на меня,  лицо его было искажено  сумасшедшей злобой, взгляд лишен всего человеческого.

Я услышал свой вопль. Я и не думал, что могу так вопить.

— Ты чего, чувак? Приснилось чего? — участливо спросил сонный Палыч, он так и стоял у моей кровати, но теперь выглядел вполне обычно.

— Ага, приснилось. А ты чего шляешься?

— Отлить захотел, — пробормотал он, с опаской глядя на меня.

Остаток ночи я промучился кошмарами, и был рад, когда зазвонил будильник.

Палыч после учебы уходил на дежурство. Я не хотел оставаться в квартире один и поехал к Маринке. Благо родители ее теперь часто сваливали на дачу — торопились достроить что-то до летнего заезда.

Маринка была последним человеком, которому мне хотелось изливать душу. Для нее я создал брутальный, немного холодный и сверхинтеллектуальный образ, потому как таким женщинам только покажи слабое место, они сразу начнут ковырять его и шпилить. Но на сердце было так хреново, что я выложил ей эту историю про кошмары и черный дым.

— А знаешь, — сказала она, сворачиваясь по-кошачьи у меня на коленях, — может, в вашей квартире еще ходит душа этого… как там его звали?

— Чимола.

— Ну да, Чимолы. Вот у меня, когда умерла бабушка, тоже что-то странное творилось: светильники прикроватные сами включались, хотя они пультом включаются, а к пульту никто не прикасался. И телевизор в два ночи начинал работать. Папа сказал, что это у соседей какие-то волны с нашими волнами пересекаются, что-то в этом роде из области физике. Но я уверена, что никакие это не волны, а бабушка с нами так прощалась.

Я даже удивился, что Маринка оказалась такой человечной, открылась для меня с другой стороны. И мы вроде как были в этот вечер маленькой семьей: я, Маринка и Дрищ (это я так собаку прозвал, а Маринка звала ее манерно  — Алехандро).

А когда мы лежали вдвоем в ванне, Маринку вдруг осенило:

— Он же из Африки приехал, негр ваш?

— Ну да.

— Может, у них там магия всякая, вуду или что там еще?

— Не верю я в магию и в мистику, — сказал я, надевая колпачок из пены на торчащий из воды Маринкин сосок.

Наследующий день снова была учеба. Придумал же какой-то идиот учиться по субботам! К Маринке я не поехал, она с утра слишком нервная была. Дичь какую-то несла. Посидел в библиотеке, вернулся домой, пошел гулять с собакой. А когда мы с Дрищом пришли, Палыч уже тоже был дома и благополучно дрых.

Я почувствовал разочарование: хотелось потрепаться с ним, потому что на душе все равно было какое-то дерьмо, и когда я варился в собственном соку, этого дерьма становилось еще больше.

— Спишь? — на всякий случай спросил я.

— Угу, завтра еще одно дежурство с ранья. Попросили подменить, — объяснил он сонно.

В ту ночь меня снова мучили кошмары, да такие реальные, что я просыпался в холодном поту. Опять черный дым; черный дым, вьющийся над Палычем; Палыч с черным лицом деревянного идола.

А в полпятого утра я окончательно проснулся. Меня бил озноб, видно продуло где-то. Ощущения такие, как с тяжелого похмелья, даже не заметил, как оделся.

Палыч уже ушел на дежурство. Я помаялся-помаялся, да и решил выйти с собакой. Все равно не заснуть, а так прогуляюсь, в себя приду на свежем воздухе.

Мы с Дрищем пошли по обычному маршруту: через соседний двор, по тропинке через пустырь, к пруду. Пустырь этот не совсем пустырь, а немного облагороженный стараниями жителей, ивы там всякие посажены маленькие. А пруд образовался по случайности. Хотели дом строить, вырыли котлован, блоки бетонные поставили, и вдруг все грунтовыми водами залило. Получился водоем, оброс камышом. Кто-то рыбешек запустил. Теперь даже утки прилетают.

Мы всегда с Дрищем этот пруд вокруг обходим, и в тот раз тоже пошли. В голове у меня все еще крутились обрывки ночных кошмаров, как бывает, когда не до конца проснешься. Вдруг, смотрю, Дрищ в камыши полез и исчез из виду — маленький,  собака!

— Дрищ! Дрищ! — позвал я, — Алехандро, мать твою!

Не отзывается. Я тогда сам за ним в камыши полез — испугался, что он в пруду увязнет. Только не собаку я увидел, а человека. Я сначала  подумал, что это мешок какой-то. У нас ведь быдло всякое чего только не кидает, но пригляделся в предрассветном сумраке — голова, куртка. Куртка прям очень знакомая.

И тут точно током шибануло — Палыча куртка! Конечно, я полез в воду. Ноги вязли в иле, вода холоднющая, но мне было не до этого.

Чем ближе я подходил, тем больше крепла уверенность, что это Палыч, хотя лицо было опущено в воду. Я перевернул человека — и чуть не закричал. Куда-то мимо  меня мутными, стеклянными глазами смотрел Палыч. Мертвый Палыч.

— Господи! — выдохнул я. Как он тут оказался? Утопился, что ли? Совесть из-за Чимолы замучила? Но какой идиот топится, где по пояс? Убили?

Я пригляделся и увидел у него поперек шеи темную линию. Задушили.