Обэриутские сочинения. Том 2

Я же снова со всей строгостью спрашиваю: куда делась электрическая лампочка? Если кто-то украл, достаньте свечи, нет свечей, принесите хотя бы несколько французских булок!

– Уважаемые гости, попрошу не вскидывать одервенелые конечности. Ещё минута, и всё уладится – миракль начнётся, пиеса, осинённая крестом, омытая пивной жижей, очень важная, даже необходимая в склепе с вашими юными останками.

Далее:

ПЕРВЫЕ РАДОСТИ

Была продольной встреча их
по Невскому к Садовой.
Из трёх дверей, не зная чьих,
она пришла в гаржетке новой.

Там на углу двух улиц Пинега с лодочником Петровым и повстречались.

Он: Красивенькая! Ты куда?

Она: Вон туда.

Он: И я сюда.

Она: А я отсюда.

Он: Значит по пути.

Она: Гляди, плешь седая, а туда же.

Он: Это куда туда же? В общем договаривай.

Она: Эх, валенок стоптанный, куда тебе. Плоше себя встречал ли?

Он: А как же. На Невском сегодня.

Она: Не иначе Любку горбатую.

Он: В зеркальце поглядись. Разберёшься.

Она (достаёт из мешка зеркальце, подробно себя рассматривает): И то верно. Маманя! Я же недоумок, недоделок. Главное, кошечек без еды оставила. Самых любимых… Вон, смотри (показывает внутренность пустого мешка). Теперь понял?

Он: Как не понять. Плохая ты, совсем плохая. Ладно, поправим. Пардонс сильвупле. А могим и по-англицки: мацелюс, мазанбикус, кавардакус!

Она: Хоть ты и по-англицкому и по-всякому знаешь, где уж тебе поправлять. Ой, лоб конопатый и щёки…

Он: Красивенькая, не бесись. Знай, когда говорю «поправим»: так тому и быть.

Она: Да, ну? Лично сам?

Он: Будем поправлять при помощи меня самого.

Она: Даже в затылок шибануло (вдруг присела, завертелась).

Верь верь верю,
Теперь верю.
Ты зверь – теперь верь

(Выпрямилась. Прыгает, хлопает в ладоши.) Вот радость. У-у-у… описаюсь от счастья! (Бежит в темноту. Петров следом за ней.)

СЛУЖИТЕЛЬ: Минуточку, скоро продолжение.

Далее: ДОБАВЛЕНИЕ

Она:

Я жить хочу, волну распив сначала,
у самого причала.

Погоды шум она перекричала.

В ответ Петров кружился, прохожих задевал.

Он:

Сегодня я женился, —
Небу полноводному моряк сказал.
К утру им было не унять утех
прятных положений,
тех уморительных движений,
мне старику-молодцу
и деваньке подростку-недоростку.
Сойтись и снова разойтись…
услышав слов неверный слог:
кикирику!
Да кук ри кок!

Далее: ВЕЧЕРНИЙ ПСАЛОМ

Вот тогда-то из подворотни и вышли две старухи:

Их внешний вид был длинный-длинный.
Впотьмах скрипели их сухие руки,
Они шарманку пристально вертели,
и груди тощие вздымая непосильно, —
вот приманка, —
слова пленительные пели под шарманку:
Ох, вам трудно, ох, и больно
по жёсткой улице ступать.
Над сединой волос тут фонарей мерцанье,
но нету света в мокрой вышине,
уж лучше травки нюхать в поле.
Они дождя приняли запах
благоухание болот, благоухание болот.
Брусники скромную печаль
познать в уединеньи рта.
А сучьев трепетных изгибы
приблизить и уснуть, уснуть
среди дремучих пней,
в глуши кустов дремучих.
Смотрите в глубину полян
вооружённым взглядом,
туда, где детство бродит между кочек
с плетёною кошёлкой у локтя.
Там форм спокойствие, там сельский шопот
коровьих дум напоминает трезвость
и вдохновенье шавки на мосту,
и нежность рыбки под мостом.

Дотянув последнюю ноту, старухи заговорили. С таким видом были обыкновенные колпинские старухи в очереди за протухшей кашей.

Далее: НАПУТСТВИЕ ТЕХ СТАРУХ

СЛУЖИТЕЛЬ: Минуточка, ещё минуточка и всё…