Обертоны

средиземноморского путешествия гид не без гордости демонстрировал достопримечательности, а около

бывшего княжеского двора торжественно объявил: «Здесь недавно выступал наш Иво Погорелич».

Моя история однако не имеет никакого отношения к туризму. Она не связана и с бесцеремонными

высказываниями самого Погорелича, которыми он будоражил и повергал в изумление читателей своих

интервью. Каждый, в конце концов, ищет собственный стиль. Услышав как-то Погорелича в концерте, я

должен был признать: да, у этого экстравагантного парня есть дар, хотя в его исполнении все сознательно

сконструировано. Кое-что казалось мне искусственным. Но ведь и искусственное тоже

183

может — если не убеждать, то хотя бы увлекать. Иво несомненно обладает способностью бросать вызов.

При всей противоречивости, мне это качество кажется более притягательным, чем добросовестное, но

музыкально-бездуховное исполнение, которое занимает в концертной жизни немалое место.

Конечно, искусственность тоже может выглядеть чудовищно и создавать нечто сродни Франкенштейну. Но

это к Погореличу как раз не относится. Он исключительно способный пианист, которому московская школа

весьма укрепила хребет. К тому же Иво умный исполнитель, воздействующий на слушателей своей

отстраненной манерой подачи больше, чем многие его коллеги. Вот мы и подошли к сути «синдрома

Погорелича»: производить впечатление, покорять — спрос на такого рода таланты сегодня чрезвычайно

велик. Иво можно было бы (только в какой весовой категории?) объявить чемпионом мира по музыкальному

воздействию. Хотя и чемпионы блекнут перед лицом Орфея. Очаровывать, зачаровывать, как и

околдовывать, — это другая статья. Истинные художники не меряются тиражами или местом в списке

бестселлеров, фотографиями (в шарфах и без оных), экстравагантными высказываниями, капризами и

манерами. Поиски сущности требуют тишины, риска, оказываются болезненными, но и дарят внезапную

радость. На все это в бизнесе, естественно, спроса нет.

Но моя тема, собственно, не успех (с Погореличем или без него), а простой телефонный звонок. Иво и его

исполнительство — пианизм или артистизм — пришлись по душе. Погорелич превратился

184

в рыночное понятие. О нем говорили, его ругали, им восторгались, ради него брали штурмом концертные

кассы. Разумеется, кто-то из мира бизнеса решил, что надо скрестить это дарование с Гербертом фон

Караяном и сделать запись. Нацелились, так сказать, на ходовой товар. Нормальная идея — ничего

особенного. Она как бы висела в воздухе. Состоялась даже репетиция с Венским филармоническим

оркестром. Но... что-то не получилось. Темп, темперамент, погода или трактовка настроения — короче, дело

не пошло. Вернее, лопнуло. Неважно, кто, когда и при каких обстоятельствах признал себя пораженным.

Слухи ходили всевозможные. В конце концов, если бы все состоялось, появилась бы еще одна запись

фортепианного концерта Чайковского; однако ни соединение двух громких имен, ни число проданных

пластинок не были бы гарантией качества. Доказательство в пользу этого утверждения — в любой фонотеке

классической музыки. Знаменитости можно соединить, но это редко делается во имя музыки и ради ее

расцвета.

Тем не менее, венский скандал вызвал мой интерес. Может быть и потому, что мое собственное сотрудничество с Караяном протекало пугающе противоречиво. Кому бы понравилась ситуация, в которой

вместо хотя бы одной-единственной репетиции внезапно происходит запись, предназначенная на продажу?

Последнюю, но не менее существенную роль в моем любопытстве сыграла, наверное, и солидарность. Хотя

контакта между Иво и мной почти не было, положение, в котором он оказался, вызвало во

185

мне потребность поговорить с ним, возможно, даже поддержать его. (Нужно, правда, заметить, что скандал

длился совсем недолго. Нашлось другое эффектное решение, и не без участия Иво в витринах засиял

новейший хит: его концерт Чайковского с Клаудио Аббадо.) Как бы то ни было — тогда мне хотелось ему

позвонить и спросить у него самого, что, собственно, произошло. Иво явно обрадовался неожиданному

звонку и рассказал мне о той злополучной репетиции-записи, закончив свою тираду фразой:

«Послушай, старик же вообще не способен дирижировать...»

Я не мог удержаться от хохота. И по сей день смеюсь, вспоминая эту фразу. Конечно, я понимаю, это было

эмоциональной разрядкой. Разумеется, мне понятны все сложности сотрудничества престарелого мастера с

поп-звездой, не желающей поступиться своими идеями, невзирая на разницу в возрасте. Ведь нередко

бывает так, что исполнитель навязывает произведению, — иногда в соответствии с традицией, иногда

против нее, — собственное истолкование, дабы обеспечить себе блестящий успех. В таких случаях это