Обертоны

сказал, улыбаясь: «Let's surprise Claudio in Salzburg!»* Последствия моей наивной конспирации не заставили

себя ждать.

В перерыве администрации было чем заняться. Полетели телеграммы из Лондона в Зальцбург -фестивалю.

Оттуда был послан телекс в Москву. Цель же была проста — уговорить меня играть другие каденции. Но то, что написал Альфред, мне пришлось по душе, и во мне проснулось упрямство. К тому же некоторые

дирижеры, с которыми я их тоже играл — например, Кондрашин или Ловро фон Матачич — были в

восторге от идеи конфликтного обращения со стилем венского классика. В первой части подхватывались

темы и ритмы из скрипичных концертов, возникших после Бетховена, но исторически связанных с его

шедевром. Я остался верен именно этому подходу. Разумеется, нашлись и противники, посчитавшие

попытку такого вмешательства чистой спекуляцией. Как всегда, непонимание близких друзей задевало

больше всего, но я, раз поверив в идею, рационально оправдал ее наличием свободного пространства для

каденции. И, хотя они были далеки от стиля Бетховена и в высшей степени рискованы, они лучше всего

должны способствовать пониманию бетхо-

* Давайте удивим Клаудио в Зальцбурге! (англ.)

198

венского духа. К тому же, все это было не просто современной музыкой, но и тем, что в те годы особенно

привлекало — музыкальной «акцией».

Уже на первой зальцбургской репетиции некоторые музыканты в оркестре снова громко смеялись. Аббадо, прослушавший каденции еще до того, в артистической, не скрывал своего раздражения. Меня снова

спросили, не могу ли я играть что-нибудь иное. Даже после генеральной репетиции просьба-требование

прозвучала еще раз. Столкновения хотелось избежать любой ценой, но о том, чтобы сдаться, не могло быть

и речи. Я просто заверил, что ничего другого не выучил, а в самый день концерта, наполовину в шутку, наполовину от подлинного отчаяния, сослался на Хельсинкскую декларацию прав человека: каждый солист

имеет право сам выбирать каденции. Вечером ожидался скандал. Несмотря на бесповоротно принятое решение, мне становилось все беспокойнее. Исполнение, тем не менее, прошло «на ура». Публика бушевала, и

даже критика, раздираемая противоречиями, постановила, что мы с Шнитке Бетховену вреда не причинили.

Все это, конечно, радовало, но столкновение с Аббадо не забылось. Меня, молодого скрипача, особенно

задевала его явная забота о том, как бы все обезопасить. Нейтральные и часто безликие интерпретации

известных дирижеров встречались мне, юноше из Москвы, в первые годы на Западе неоднократно. Лишь

постепенно я понял, как тесно здесь все сопряжено с логикой коммерции и стал искать собственные

способы противостояния.

199

С идеалистическими представлениями артиста, выросшего в Москве, это было очень мало связано.

Заголовки с превосходными степенями, бесчисленные фотографии музыкантов в витринах, разодетая

фестивальная публика — неужели в этом и был весь Зальцбург? Успех все же порадовал; ведь не ждал же я, что каденция Шнитке придется по вкусу каждому. Бессмысленно было обвинять и одного маэстро, — в

конце концов, он пытался демонстрировать свою верность Бетховену, и в этом смысле был серьезным

партнером. Как обычно, я пытался задним числом усомниться в себе и своем вкусе.

Встрече в Зальцбурге через несколько лет суждено было продлиться. Фирма Deutsche Grammophon хотела, чтобы мы с Аббадо и Лондонским Симфоническим оркестром записали «Времена года» Вивальди. У

Аббадо в то время был контракт с LSO, предусматривающий совместную запись определенного количества

пластинок. Хоть я никогда не слышал музыку барокко под управлением Аббадо, да и сама идея записи

Вивальди с симфоническим, а не камерным оркестром (еще и без предварительного «обыгрывания») была

не вполне надежна, отказываться не хотелось. Я подчинился новым требованиям, с которыми мне теперь

предстояло примириться, хотел научиться незнакомым приемам и настроился на неизведанное. В конце

концов у Вивальди и дирижера общая родина. Зальцбургский конфликт, казалось, мог быть без труда

преодолен.

Во время подготовки к записи я достал несколько пластинок, в том числе, записи известнейших камерных

оркестров I musici и Concentus Musicus.

200

Будет ли Аббадо, с таким блеском исполнявший Россини, настоящим партнером для Вивальди? Хотелось

надеяться. Наше первое обсуждение сюжета в Берлине прошло мирно и обещало взаимопонимание в

Лондоне.

В январе 1980 я сыграл несколько концертов в России, не подозревая, что они — последние. Наступила

почти десятилетняя пауза. «Времена года» стали центральной частью этих концертов. Я все больше

влюблялся в произведение Вивальди. Причиной было, в частности, то, что я потратил на него очень много