Обещаю вернуться никогда (СИ)

Много лет назад поля засеивались. Почему-то яснее всего я помню то время, когда на них росла кукуруза. Поля превращались в таинственный лес, притягивающий нас, детей, словно магнитом, и одновременно пугающий – ведь там бегали кабаны и жил страшный бригадир, который непременно найдёт нас, если мы будем разбрасывать листья от кукурузных початков, и оштрафует. Помню, как мы играли на дороге, пока взрослые копали картошку, и из больших комьев засохшей глины возводили замки. Мы свободно ходили от дома к дому, друг к другу в гости, ничего не опасаясь, потому что нечего было бояться – все знали нас и мы знали всех. Через деревню вела тропинка, поросшая мягкой травой по краям, которая всегда окашивалась. Ни на кого не возлагали эту обязанность, не распределяли очерёдность – если люди видели, что пора косить, они просто шли за косой. Тропка, как и колодцы, была общая, и следили за ней всем миром.

Но вскоре пришли девяностые, и совхоз медленно стал угасать. На полях всё ещё сажали овёс, ячмень, клевер, косили и собирали сено в стога, которые переправлялись на скотный двор. Вот только бедные совхозные бурёнки оказались никому не нужны. Всех их в течение нескольких лет извели на мясо. Исчезло стадо – не нужны стали поля. Умирали старики, а их внуки продавали дома или прятались за железными глухими заборами. Уютная тропка через деревню превратилась в засыпанную щебёнкой грунтовку, и машины носились по ней с такой скоростью, что мало кто рисковал выпускать детей за забор одних. Теперь работал принцип «не моё, значит, ничьё», и там, где раньше трава выкашивалась, вырос бурьян.

И это было полбеды. Хуже оказалось, что «ничьё» можно употреблять по собственному желанию. По полям гоняли на квадроциклах, давя птичьи гнёзда. Выбрасывали всякую гадость вроде обёрток от шоколадных батончиков, пустых упаковок от чипсов и сигарет, пластиковых и стеклянных бутылок. Овраг за полем, в месте, где тихо жило болотце, дававшее приют уткам, лягушкам и цаплям, превратили в свалку строительного мусора. Ну а чё? Ничьё же…

Болото было уже близко, и я вдруг обнаружила, что мой внутренний монолог отнюдь не внутренний. Я говорила вслух, а Див внимательно слушал. Мне стало стыдно – у меня нет привычки чрезмерно много болтать и уж тем более выдавать лекции на четверть часа. Однако Див замечательно умел слушать. Он не выказывал внимание к разговору бесконечными утвердительными даканьями и угуканьями. Он просто иногда слегка кивал и коротко взглядывал на меня.

Но изумляло не это. Я не сомневалась, что Див мог быть чудесным собеседником, когда хотел. Странность заключалась в том, было интересно.

Я всё же смутилась и пробормотала:

– Извини, что-то я заболталась…

– Отучайся извиняться за то, что извинений не требует.

– Тебе не надоело меня слушать?

– Если мне кто-то надоедает, я сразу даю это понять. Ты одна из тех немногих людей, которые меня не раздражают. Я не один раз говорил, что у Геральта губа не дура… Это то самое болото?

Его слова вызвали у меня очередной за этот день приступ изумления, и я только и смогла, что слабо кивнуть.

Он оставил велосипед в стороне от дороги и спустился к болоту. Я нерешительно последовала за ним.

Болото завершало овраг, в который переходил небольшой пруд, местными именуемый Лягушатником, и которое отделялось от него плотиной.

Див вышел на плотину и поглядел на гору строительного мусора в ивняке. Затем он повернулся в противоположную сторону и с минуту рассматривал старые гнилые доски, которыми щедро был засыпан край болота, примыкающий к плотине.

– Работы много, – сказал он, – но бывало и хуже.

– Оно понятно, – вздохнула я, – только убирать всё это никто не будет.

– Мне на моей земле свалка не нужна.

Я думала, что сил на удивление у меня не осталось. Оказалось, нет.

– Пожалуй, куплю эти поля с лесом заодно, – небрежно пояснил он в ответ на мой недоумевающий взгляд.

– А… – заикнулась я, не сразу найдя слова, – а разве так можно?

– Мне всё можно.

– Но зачем?..

Див взглянул на меня и улыбнулся.

– Есть у меня такое увлечение, – сказал он, подхватывая меня под локоть и направляясь к велосипедам. – Я скупаю заброшенные поля и либо начинаю их засеивать, либо оставляю как есть. С этими пока не решил.

– То есть ты купишь всё это, – заговорила я после значительной паузы, не веря своим ушам, – и тут никто ничего никогда не построит?

Он кивнул.

– Совсем никогда?

– Именно, – с улыбкой подтвердил князь.

– Див, – сказала я, – я бы тебя расцеловала, если б смогла.

– Тебе разве кто-то мешает?

Я недоверчиво посмотрела на него.

– Я не против, – пояснил он.

Я быстро, чтобы не передумать (и чтобы не передумал он), обняла его за шею и поцеловала в щёку, прямо в старый безобразный шрам. Он наклонился ко мне, слегка придержав за талию, и меня обдало ароматом мяты и лаванды.

Мы сели на велосипеды и тронулись дальше. Дорога была в колеях и выбоинах, и я смотрела в оба, чтобы не свалиться. Хорошо, что мой старенький «аист» без рамы, упасть с него затруднительно, хотя и возможно.