Обещание

Он спрашивает раздраженно, потому что она портит ему этот момент, снижает его, уменьшает его кристальную ясность. Быть выброшенным из семьи, быть свободным от всего этого!

Я слышала, что Па тебе сказал, это не так, это неправда.

Что неправда?

Он обещал. Я слышала. Он обещал Ма, что отдаст Саломее ее дом.

Уверенность освещает ее маленькое лицо изнутри.

Амор, мягко говорит он.

Что?

Саломея не может владеть домом. Даже если Па захочет, ему нельзя будет отдать его ей.

Почему? Она озадачена.

Потому, говорит он. Закон не разрешает.

Закон? Почему?

Не строй из себя глупенькую. Но потом он смотрит на нее и видит, что она никого из себя не строит. О господи, говорит он. Тебе что, невдомек, в какой ты стране живешь?

Да, невдомек. Амор тринадцать лет, история еще не проехалась по ней. Она понятия не имеет, в какой стране живет. Она видела, как чернокожие люди, не имеющие при себе паспортов, убегают от полиции, слышала, как взрослые вполголоса озабоченно обсуждают беспорядки в тауншипах, и не далее как на прошлой неделе у них в школе прошла тренировка на случай нападения, всем надо было прятаться под столы, и тем не менее ей невдомек, в какой стране она живет. Введено чрезвычайное положение, людей арестовывают и держат под стражей без суда, слухи ходят разные, однако твердых фактов нет, потому что на новости наложен запрет, сообщают только приятное и малоправдоподобное, но она по большей части этим сообщениям верит. Она видела вчера у брата на лбу кровь от брошенного камня, но до сих пор не знает, кто бросил камень и почему. Можете винить в этом молнию. До Амор всегда все туго доходит.

Кое-что, впрочем, беспокоит ее.

Но почему? спрашивает. Почему ты сказал Па, что он должен отдать Саломее дом, если знал, что он не может?

Он пожимает плечами. Потому, говорит он. Мне так захотелось.

Вот когда у нее на крохотную капельку, незаметно для нее самой, зарождается понимание страны, где она живет.

На следующий день ее опять отправляют с чемоданом жить в школу. Всего на несколько месяцев еще, говорит ей Па, когда она пытается протестовать. Пока все не уляжется. Спорить бесполезно, она по его голосу слышит. Да, обещал, да, христианин всегда держит слово, но ее потребности ничего не значат, что она, в сущности, такое? Поэтому Лексингтон везет ее и высаживает у прудика с рыбками, и она должна медленно подниматься по узкой лестнице в спальню, где пол покрыт холодным линолеумом, где ровными рядами стоят одинаковые кровати, где ее кровать в углу какой была, такой и осталась.

Ее брат уезжает на следующее утро или, может быть, через утро, весной ранние часы мало друг от друга отличаются. При нем его армейская сумка и винтовка, на нем форма, выглаженная Саломеей, хотя ботинки он начистил сам. Провожающих никого. Астрид спит, а Па уже уехал трудиться в свой парк пресмыкающихся. Лексингтон подгоняет «триумф» к переднему крыльцу, и Антон ставит сумку в багажник. Винтовку оставляет при себе, чтобы видели, если что.

До свидания, дом. До свидания, Па, хотя ты не ответишь. Свет во время тряской езды прибывает, как в ране прибывает кровь. Антон выходит открыть и закрыть ворота, и они едут захолустными дорогами, удаляясь от города.

Недалеко от Йоханнесбурга есть место, армейский пункт посадки-высадки, откуда он может уже добираться без Лексингтона. Двое таких же, как он, срочников ждут попутку. Он вынимает сумку из багажника и наклоняется к пассажирскому окну. Пока, Лекс, езжай себе триумфально. До свидания, Антон. До встречи.

Около полудня он подходит к своему лагерю. Последняя попутка высадила его в полукилометре, и ему надо идти к главным воротам по длинной пригородной улице. За высоким забором с колючкой поверху видны палатки и сборные домики, ряд, другой, третий, четвертый, между ними ходят молодые люди вроде него, стирают шмотки, курят, разговаривают.

Одна из фигур отделяется от остальных, идет к забору. Эй, кричит солдат Антону. Здоро`во!

Через пару секунд он припоминает. Поздняя ночь, тени на гудроне. Бойль! Говорил же тебе, Боль, что еще увидимся.

Где ты был?

Дома, мать хоронил.

Не надоели еще эти шутки?

О той странной ночной встрече, когда он стоял в карауле, Бойль думал потом и решил, что собеседник дурачился. При дневном свете за забором он выглядит совсем обычно, парень как парень, ничего такого страшного в нем нет.

Антон держится за забор одной рукой и, щуря глаза, смотрит вдоль него на главные ворота с двумя, кажется, часовыми. Прямо сейчас, в этот самый миг он осознал, что не в состоянии опять пройти через эти ворота, не в состоянии примкнуть к происходящему внутри. Не может он этого, и все. И не может сказать почему. Что-то сделалось, больше он ничего не сумел бы выговорить, если бы вы его спросили. Что-то со мной сделалось.

Ты свидетель важного события, говорит он Бойлю.

А?

У тебя на глазах моя жизнь перескакивает с одной дорожки на другую. Перед тобой свершается великая перемена.

Ты про что?

Про Большое Нет. Я долго к этому шел, но всё, хватит. Я наконец отказываюсь.

От чего?