Обещание

Это в машине Астрид, в ее маленькой «хонде», по пути обратно на ферму. На выезде из города, в медленном потоке транспорта. Напряжение между ними спало, по радио 702 тихим фоном бренчит гитара. День для Астрид выдался тот еще, дети с раннего утра ходили на голове, Дин тоже постарался, поиграл, так сказать, на ее басовой струне, а теперь эта эпопея с гробом. Но дело не в сегодня и даже не в нескольких днях, с ней, по правде, уже давно не все в порядке. Не один год.

Если честно, говорит она другим голосом, так оно и есть, я в ограниченном мирке живу.

Амор слушает.

Думаю и не понимаю, как я в нем очутилась, говорит Астрид.

Почему она принялась исповедоваться перед младшей сестрой, которую не очень-то любит? Есть что-то такое в Амор, из-за чего тебя на это тянет. Там, где раньше видны были только пустота и тупость, чуть ли не повреждение мозга, теперь, наоборот, молчаливая внимательность, некий ум. С ней можно поделиться, она для этого подходит.

Мы не предохранялись, я забеременела, и нет чтобы поступить по уму, нет, я вместо этого бегом с Дином в магистратский суд[36], и бац, весь остаток жизни псу под хвост. Как у Ма! Я делать-то делала, а думать не думала, просто делала. Телом, можно сказать, делала. А ум был где-то еще. Теперь у меня двое детей, я вымотана и не чувствую себя ни молодой, ни красивой.

Она хмурится. Что там впереди, почему все застопорилось? Она жмет на клаксон. Я люблю Дина, говорит она. В смысле, хорошо к нему отношусь. Не то чтобы там что-то. Но мы очень разные.

Амор вдумчиво кивает. (Ты хочешь от него уйти.

О нет, нет! Ни за что.) Астрид созерцает свое будущее через ветровое стекло, дожидаясь зеленого света. Но у меня был роман на стороне, говорит она почти шепотом.

Амор снова кивает. С кем?

С человеком, который пришел установить сигнализацию.

Представила, и смех разбирает. Это правда было?

Ага, правда. Астрид тоже хихикает, ей неожиданно полегчало от этого признания в грехе. Да, она действительно так об этом думает, воспринимает как грех и была бы не прочь получить отпущение. Этот самый Джейк Норроу, специалист по системам безопасности, по вероисповеданию католик, и Астрид пленило его описание того, как он очищается исповедью от прегрешений и падений. И от этого в том числе? спросила она его. Да, ответил он, и от этого, но позже.

Дело в том, говорит она сейчас, дело в том, что он совершенно не похож на Дина. Ни в чем! Даже имя, фамилия… это мужское имя и мужская фамилия, понимаешь меня? И такой понятливый, такой умелый. Он и правда с норовом, этот Норроу, он дико меня ревновал, а теперь мне не хватает его ревности…

Дело в том, сообщает она Амор, что я этого не преодолела. Нет-нет да тянет ему позвонить.

Слишком много наговорила уже, и внезапно Астрид начинает подташнивать, она прихлопывает рот ладонью. Как так вышло? Можно подумать, тут не сестра сидит, а священник!

Никому про это ни слова, слышишь меня? шипит она сквозь пальцы. Ни про что из этого ни единому человеку!

Конечно, никому не буду, говорит Амор. С какой стати я бы стала?

Видно, что ей можно верить, и Астрид ненадолго успокаивается, но вскоре после возвращения на ферму ощущает потребность закрыться в туалете и очиститься от смятения внутри. Она просто наизнанку хочет сегодня вывернуться. Ошибаешься, бедная Астрид! Ты не сможешь выблевать мысль, которая больше всего тебя мучит, что ты и твоя сестра каким-то образом поменялись местами, что Амор присвоила траекторию, по которой полагалось бы двигаться тебе.

А это не так. По крайней мере, не так видит это Амор. Потому что у нее есть свои личные маленькие боли, и они изматывают ее, но она о них не говорит, то ли не хочет, то ли все дело в том, что не спрашивают, и проявляют они себя обычно когда она одна. Например, на вершине холма вскоре после их приезда, когда она пришла сюда и села на камень. Ее любимое место, первоисточник ее немощи. Почему она возвращается и возвращается на этот холм?

Посмотрим ее глазами. Все, что она видит, кажется не таким, как ей помнилось, а намного меньше, сам холм гораздо ниже, обгорелое дерево – всего лишь пучок мертвых веток. Крыша домика Ломбард внизу – едва заметная геометрическая фигурка.

Но краски пронизывают ее, как остро заточенные, и небо огромное, подлинное. Ферма под ней простирается в желтовато-коричневую даль холмов, лощин и полей, уходящую в бесконечность, и она ощущает мир как что-то большое, очень большое. Кое-что из него она уже повидала. Местность вокруг не изменилась, если отвлечься от законов, наложенных на нее сверху, от невидимых могущественных законов, которые люди принимают и затем кладут на землю под разными углами, тяжело надавливая, и все эти законы сейчас меняются. Она чувствует, почти как если бы это было частью окружающего пейзажа, что место, куда она вернулась, и такое же, как было, и не такое же.