Обещание

Шериз Куттс делает вид, что просматривает лежащие перед ней бумаги, хотя она сама же их и составила. Тем временем тетя Марина запускает руку себе под вырез, достает из ложбины платок, разворачивает его, как оригами, и яростно в него плачет. Говорите что хотите, заявляет она, вытирая глаза. Принципы принципами, а своих предавать нельзя! Что она имеет в виду, не вполне ясно, по крайней мере присутствующим, хотя на лице у нее написано горькое удовлетворение человека, сказавшего свое последнее слово. Она убирает платок туда же, в глубокую впадину, из которой извлекла его вместе со всеми видимыми эмоциями. Хочет, чтобы отдали землю служанке! Нет, вы слыхали?

Как бы то ни было, бакалавр юридических наук Шериз А. Куттс произносит свое слово. Тут об этом не упоминается. Я ничего про это не знаю.

То-то и оно, говорит тетя Марина, как будто это окончательно закрывает тему.

Время, говорит Оки, и секунду спустя все поднимаются и начинают двигаться к двери. Уже несколько минут помыслы устремлены в ту сторону. Встреча началась с запозданием и длилась дольше, чем предполагалось, и это значит, что если мы не поторопимся, то можем пропустить первый удар по мячу на стадионе «Эллис Парк».

Южная Африка! Эти слова в прошлом были источником смущения, но теперь все иначе. Поистине мы нация, которая бросает вызов силе тяготения. Сегодня в Йоханнесбурге мы играем в финале чемпионата мира, и атмосфера по всей стране головокружительная. Наши Антилопы против новозеландских Черных, иностранцы смотрят на нас во все глаза. С часа дня на улицах почти никого, запасы пива сделаны заранее, и повсюду лица озарены мерцающим светом. В гостиных, в кухнях и на задних дворах, в ресторанах, в барах и на городских площадях внимание людей приковано к игре, и только к игре. Даже те, кто не любит регби, есть такие, у всех свои недостатки, и то смотрят сегодня.

На ферме то же самое. У домиков, где живут работники, на ящик водружен черно-белый телевизор, и люди сгрудились перед судорожно дергающимся экраном. В доме Ломбард Саломея смотрит на разворачивающуюся битву, нахмурив брови. Она не знает правил, все это для нее шум и пустая подвижная картинка, но чем-то удерживает. В дверном проеме за ее спиной, наполовину в той комнате, наполовину в этой, стоит Лукас, даже он нехотя уделяет внимание, не вытаскивая рук из карманов.

В хозяйском доме в воздухе разлиты подавленность и возбуждение, смесь, чреватая тошнотой. И алкоголь тут не помогает. А матч такой напряженный и захватывающий, что мебель начнешь царапать. Наши парни стоят насмерть, не дают Джоне Лому, этой горе мяса, прорваться, но у нас тоже нет результативных попыток, одни штрафные и дроп-голы всю дорогу, три очка у одних, три очка у других, зернышки победы и поражения. Движущая сила борьбы – мышцы и воля в безупречном единстве, тут надсада, напряг, натуга, но также и страстное желание, регби, хоть в нем и важна грубая сила, это в конечном счете противоборство духа, и, когда пошло добавочное время, когда всё могут решить сантиметры, секунды, ох, друзья, тут слова отказывают. И вот Джоэл Странски! И матч наш! И ничто никогда, никогда не сравнится с этой минутой торжества, все повскакивали и бросились обниматься, не знакомые друг с другом люди ликуют вместе на улицах, машины гудят и сигналят фарами.

Но это еще не всё. Когда Мандела в зеленой регбийке Антилоп вручает кубок капитану сборной Франсуа Пинару, ну, я вам скажу, это нечто. Чистая религия. Здоровенный бур и старый террорист жмут друг другу руки! Кто бы мог… боже ты мой. Многим приходит на память день, когда Мандела вышел из тюрьмы, впервые в телеэфире, всего несколько лет тому назад, и никто не знал, каким он появится, как будет выглядеть. Теперь его лицо везде и всюду, отеческое, дружелюбное, строгое, но незлопамятное, или одаряющее всех нас сиянием доброй улыбки рождественского деда, вот как сейчас. Ну как тут не прослезиться, думая о нашей прекрасной родине! Мы все поразительные, под стать этому мигу.

Но где Амор?

Не знаю, недавно вроде тут была…

Кто спрашивает и кто отвечает, если вопрос вообще задан, трудно сказать, столько всего сразу. Но Амор точно нет поблизости в эту славную минуту, она выскользнула из комнаты и куда-то делась. Может, ее и вовсе тут не было, а?

Ну и ладно, бог с ней тогда. Раз не желает приобщаться.

Это определенно Астрид говорит, или, возможно, тетя Марина, они в эти дни почти одно и то же лицо, но в любом случае не у них одних такое чувство. Бог с ней, раз не желает приобщаться. Всем, не только пожилым тетушкам, ясно, что сколь бы ни изменилась Амор в других отношениях, она по-прежнему отчуждена и обособлена. Всегда была необычной девочкой, прошу прощения, женщиной.