Обещание

Слезы, конечно. Соленые, жгучие. Сквозь них маячит и колеблется холм. У нее вдруг сумасшедшее побуждение не огибать его, а подняться и спуститься, но хватит ли времени? Шквалистый порыв, и воздух трескается. Молния не лупит по одному месту дважды, хотя мало ли. Редкий способ отправиться на тот свет.

Глазом не успела моргнуть, а уже на полпути к вершине. Тело думает, что оно еще юное, и движется прыжками, но вскоре она пыхтит и потеет. И туфли неподходящие. Поднималась обычно с другой стороны, а тут и тропинки не видно никакой. Даже у ног моих свои привычки. Но добралась в конце концов. До того самого места, которое не то самое уже.

Что изменилось, Амор? Не черные ветви, не камни, да и вид не особенно. Нет, ты сама, вот что изменилось, глаза, которыми смотришь. И масштаб сейчас уже не такой, и страх не такой. Величественная панорама ужалась, стала маленькой. Место всего-навсего. Место, где с тобой кое-что случилось.

И откуда тебе надо поскорей уходить, если не хочешь, чтобы это случилось еще раз. Все мировые линии изогнулись в одну сторону, прочь от того, что надвигается. Эти тучи добра не сулят, от них летят искры.

Но присядь на секунду, буквально на секунду, под мертвым деревом. Вспомни тот давний день, когда все стало иным. День, во многом похожий на нынешний. Бог показал Своим перстом, и ты рухнула. А затем Па принес тебя в дом, и все сбежались, Ма, Астрид, Антон, и поднялся переполох, и ты была любима, они сомкнулись вокруг тебя, как цветок. Теперь их нет никого, ты осталась одна.

Амор Сварт, четыре с половиной десятилетия на этой земле, и один лишь раз за все это время сама была близка к смерти, тогда, в шесть лет, когда ударила молния. Давнее событие, год за годом удаляющееся, но притом каким-то образом запечатанное у тебя внутри, близкое и досягаемое, как шрам на ее ступне или как отсутствующий мизинец ноги, где сейчас начинает дергать. Всегда дергает, когда она думает о смерти. Тело знает, как бы ни был глуп твой мозг.

Много раз за годы она обдумывала это, вызывала в памяти белую горячую вспышку и темноту за ней. То, чем все могло кончиться. Для меня, что бы это ни значило. Не прожить оставшуюся жизнь, но воткáться, тем не менее, в общую ткань. Мертвые ушли, мертвые навсегда с нами.

Иди, Амор, иди, эта молния возвращается по твою душу. Недоделанное дело, и пусть оно лучше остается недоделанным. Полусбегая-полусоскальзывая вниз со стороны дома, она пока еще опережает грозу, но лишь ненамного, и, когда спустилась до конца, в пыль шлепаются первые капли. Тик-ток, кап-кап. Ненастроенное пианино, пьяный пианист.

И тут небо рвется, и все из него вываливается вниз. Несколько секунд, и она мокрая до нитки, поэтому какой смысл бежать? Распахни вместо этого объятия.

Да, вот он, дождь, как этакий дешевый искупительный символ в повести, свергается с бурных небес равно на богатых и бедных, на счастливых и несчастливых. Он окатывает жестяные лачуги так же беспристрастно, как поливает изобилие. Дождь не испытывает предпочтений. Он льет без разбора на живых и на мертвых, и он продолжает лить ночью час за часом. Он мочит бездомного под дверью церкви, вынуждая его встать и отправиться на поиски укрытия. Он тихо тренькает по крыше над спящим Моти, проникая в его сон как многоголосое жужжание распевающегося хора.

Он постукивает над усыпленной снотворным головой Дезире, вызывая образы марширующих ног, множества ног ряд за рядом.

Он окропляет могилы Рейчел и Мани в их раздельных гнездах из освященной земли и окропляет другие наши могилы, где лежит Астрид, где лежат Марина и Оки, он окропляет окно рядом с останками Антона в урне. Тут о сновидениях информации нет.

Он находит себе дорогу сквозь несколько дыр в крыше домика Ломбард, простите, дома Саломеи, капли соединяются в ручейки, и наконец она встает, старая хозяйка, и идет за ведрами и кастрюлями.

Бодрствует не только она. Амор сидит в кровати своего детства и слушает звук. В мир былых блаженных дней принеси меня, ручей, а вода меж тем напитывает ферму, переплетается косами и журчит в желобах, закручивается против часовой стрелки, уходя в землю. Как она клокочет, как она шипит! Будто котелок на плите, но дождь несет прохладу, прямо чувствуешь, как свежеет.

А ближе к рассвету, когда гроза наконец прошла, после нее остается капающий покой. Под кустами вытягиваются в длину улитки и ползут толчками, маленькие галеоны на темно-зеленом море, оставляя позади тонкий серебристый след. Терпкие феромонные ароматы, поднимаясь от почвы, обволакивают воздух, как усики растений.

Утром мир пронизывает легонькая дымка, так что все видно не вполне отчетливо. Амор встала и оделась вскоре после рассвета. У нее ранний вылет, и кое-что надо успеть до отъезда. Лучше бы вчера, но были более важные дела. К тому же она не была уверена, да и сейчас не уверена, можно ли так, надо ли. Да, шальная идея, она знает, но вопрос – она правильна или нет, эта шальная идея? Ничто другое не кажется подходящим.