Обещание Гарпии

Ягнило снизился, забросил бороду за спину, врубил штук шесть фар, и магшина помчалась в нескольких метрах над шоссе. Главному магобору нравилось слепить дальнобойщиков, которые считали себя на дорогах самыми крутыми. А тут летит нечто такое – не то НЛО, не то секретный самолёт – и светит кучей фар-прожекторов.

– А ваша мама? – спросила Ева.

– Моя мама – Мария Медичи. Её девиз: «Мама сказала “хорёк” – и никаких сусликов!» Сейчас мама живёт в Италии, и у неё всё сложно. С бабушкой она не ладит. Со мной тоже. Говорит, что несчастна из-за меня. А на самом деле она несчастна из-за себя! Потому что если бы она была счастливой, то и меня научила бы быть счастливым. Но раз она не научила меня быть счастливым – значит, это её психологическая установка передавать по наследству тупиковые психологические установки!

Выпалив эту мудрёную фразу, Ягнило заложил такой вираж, что Еву вжало в стекло и мазнуло по уху мелькнувшей бородой главного магобора. Ещё один вираж – и уже стожар влип в стекло рядом с Ягнило. Главный магобор обрадовался новому соседству.

– А ещё проблема мамы, что она повторяет одно и то же! – объяснил он Филату. – Запомни этот момент. Стоит женщине три раза повторить любой бредовый текст – например, что она несчастна, – и вот она уже в него верит. У неё происходит перезапись воспоминаний. Зато всякий раз поощряй, когда жена скажет что-то позитивное!

– Да и у мужчины так же, – сказал стожар.

– Нет! У мужчины любой бредовый текст звучит с новыми подробностями, а значит, перезаписи не происходит. А у женщин иначе! Мама сказала «хорёк» – и никаких сусликов!.. А, вот мы и на месте!

Карьер в Вырице представлял собой цепь многоугольных ям с крутыми стенками и одним пологим въездом. На дне карьера громоздились тёмные глыбы камня и ржавел остов трактора.

Вкрапления магической глины залегали на южном склоне тонкими полосами. Со стороны это выглядело как многослойный бутерброд с ветчиной. Чтобы собрать требуемое количество глины, ушло минут двадцать. Аникей Ягнило подогнал магшину поближе, чтобы свет фар падал на откос карьера, собрал всю глину в кучу и, закатав рукава холщовой рубахи, с удовлетворением обозрел её.

– В юности я мечтал стать скульптором, но у меня был комплекс совершенства! Или, точнее, комплекс несовершенства! Мне не нравилось ничего из того, что я делаю. Я начинал ненавидеть своё творение! Я уничтожал свою работу – а вместе с ней и художественную школу! Поэтому в Магскве так мало художественных школ!..

– А школу-то за что? – спросила Ева.

– Случайно. Я начинал переживать, и – пшик! – всё вспыхивало! Прогорали даже камни! Опять же… когда у тебя такие мама и бабушка, то наследственность, конечно, зашкаливает! Они перессорились со всеми магами и отдали меня в немагическую школу… Обычно родители боятся завуча и учителей, но тут всё было строго наоборот! Бабушка обожала ходить на родительские собрания с кучей своих кобр, а мама – с коллекцией ядов и сушёных голов… Сядут на последнюю парту и начинают раскручивать, куда делись семь копеек школьного бюджета, выделенные на спичку для рыхления цветов. Где чек от спички? Где обломок спички? Где цветы? Учителей запугали до дрожи! Отличные оценки директор приносил к нам домой – и горе, если пятёрка оказывалась без плюса. С бабушкой тогда случалась истерика, она начинала кричать, что я бездарь и позорю её папу, египетского царя, а у мамы на плите убегали все яды. Успокаивались они, только когда я объяснял, что вообще не писал контрольную, потому что мне было лень. Тут – да… это аргумент! Они успокаивались. А так – мама сказала «хорёк» – и никаких сусликов!

Вспоминая детство, Ягнило ловко вылепливал из глины огромную фигуру. Албыч получался у него точь-в-точь такой, как был прежде. Оказалось, что Ягнило не раз видел его и даже играл с ним в штосс. Правда, некоторые черты выходили у Ягнило утрированными. Слишком резкими, что ли. Ева потянулась поправить Албычу нос, но Ягнило вспыхнул и выговорил сквозь зубы:

– С детства я ненавидел, когда к моей неготовой работе прикасается кто-нибудь чужой! Иногда у него даже случайно отрывало пальцы… А всё почему? Художника просто обидеть! Он существо ранимое!

И правда, как художник Ягнило оказался невероятно обидчивым. Дважды или трижды полностью сминал абсолютно готового Албыча и начинал всё заново.

– У меня пропало вдохновение! Я бездарь! Я ничтожество! – бормотал он, вцепившись себе в бороду испачканными глиной пальцами. Наверху, на примыкавшем к карьеру поле, что-то трещало и взрывалось. К небу поднимались многометровые фонтаны грязи.

Пока Ягнило занимался глиняным контуром Албыча, стожар занялся ледяным. Забрав у Евы кристаллы первичного льда, он смешал их с водой из глубокой лужи. Лужа закипела, резко охладилась – и возник голубой снег. Этим снегом Филат заправил пустоты внутри глиняного контура. Снег расширился и, отвердев, образовал лёд.

– Готово? – спросил он у Ягнило.