Обещание Гарпии

– Хорошая девочка! Хорошая Дедяточка! – посмеиваясь, одобрил он. – Но не надо трогать ошейник, да ещё и пальцы под него подсовывать! Ты сама на магию напарываешься! Вот за поводок держать можно!

Ева это понимала, но ошейник отпустить не могла. Команды не было.

– А… ясно!.. Разожми пальцы! Отдёрни руку! Хорошая! Хорошая девочка! – похвалил Филат.

Ева радостно повиновалась – отдёрнула руку и отпустила ошейник.

– Снимать пока не будем! Позднее, когда будет ясно, что пёс ни на кого не бросится! – Филат осторожно качнул стул, и они вышли, выводя с собой Лайлапа.

Снаружи Настасья и Бермята продолжали обследовать комнату. На глазах у Евы Бермята с усилием качнул тяжёлый комод. Комната вздрогнула. На полу проступила громоздкая фигура Осьмиглаза. Его голова лежала на коленях у крылатой женщины с орлиными лапами. Стожар застыл и уставился на них. Еву напугало выражение его лица.

– Эти вышли. А где… – начал стожар и вдруг как-то сразу потух. – Плевать! Я знал, что так будет… Кому угодно – только не мне!

Малыш Груня умел определять настроение хозяина. Не разумом, которым протоплазмии не блещут, а как-то иначе. Гибкий палец его, мягкий, текучий, лишённый костей, вытянулся и коснулся пульса стожара, выпивая дурное настроение. А что? Настроение – это психическая энергия и вполне себе съедобна.

Ева подбежала к Осьмиглазу и Окипете. Крылья молодой гарпии, прежде резкие и непокорные, обмякли, сгладились и походили теперь на стекающий с плеч плащ. Но всё же это была Окипета, измученная, но живая. А вот на Осьмиглаза глядеть было жутко. Правое бедро повреждено. Грудь смята. Из ран медленно вытекало нечто напоминающее лаву. На щеках и на лбу проступали мелкие колючие камни.

Стожар смотрел на Осьмиглаза с неуловимой смесью жалости и досады.

– Человек бы умер от таких ран! – негромко произнёс он.

Услышав его голос, Осьмиглаз открыл левый глаз. Правый он открыть бы не смог при всём желании – тот был отколот вместе с частью скулы. Длинный рот тролля, крошивший камни и питавшийся ими, распахнулся.

– Я вас обманул, чтобы вы мне не помешали! Назвал время, когда всё должно было закончиться! – издав странный звук, будто в горле у него перетирались камни, пророкотал он. – Надеялся, что вытащу Окипету, баранца и уничтожу Фазаноля. Но я до конца не понимал, что такое Фазаноль! Он не просто жижа, впитавшая кучу сил первомира. Фазаноль здесь! Он – это я. Прежде надо было разобраться в себе! Я – это Фазаноль! – Эта мысль была настолько мучительна, что тролль ударил себя в разбитую грудь. По груди прошла трещина. Он ударил бы снова, но Окипета схватила его за запястье и заставила каменную руку опуститься.

– Перестань! – крикнула она.

Осьмиглаз заскрежетал зубами:

– Я делаю всё, что мне велит Фазаноль… Я сопротивляюсь, но мысли определяются желаниями. А мои желания – желания Фазаноля. Я вхожу в его область. Мы занимаем одно пространство мысли – ЕГО пространство. И каждый раз, как я уступаю, капля меня превращается в жижу. Он становится больше, я – меньше. Я даже сейчас не знаю, кого во мне больше: меня самого или его вонючей жижи! – Тролль опять попытался ударить себя, но Окипета была настороже – навалилась на его руку и прижала к полу. Некоторое время они боролись. На влажном лбу тролля проступили многочисленные мелкие камни и песок. Наконец он опомнился и уступил.

– Осьмиглаз нашёл меня в Теневых мирах! – сказала Окипета. – Мы были с твоей мамой, Филат! Она жива. В Теневых мирах она отыскала маленького баранца… Ягнёнка. Его мать сожрал змей… Она помогла ему окрепнуть. Твоя мама надеялась, что когда-нибудь, когда баранец вырастет, он поможет ей пробиться наружу. Сюда… в наш мир… Ведь взрослые баранцы всегда находят проходы между реальностями.

– Где она сейчас? – перебил стожар.

– У меня было золотое руно, у твой мамы – баранец. Это хорошие козыри, но даже они решают не всё. Особенно в верхних слоях. Подниматься из Теневых миров – это как выбираться из осыпающейся ямы. Царапаешь стенки, а кругом всё осыпается… Все эти предметы – они как тени самих себя… Хватаешься за камень – а под ним ещё, ещё, ещё один… И ничего тебя не держит! Осьмиглаз очень нам помогал. Часто он бывал тем единственным реальным предметом, за который мы могли ухватиться… Мы наступали ему то на плечо, то на голову. Осьмиглаз подкидывал нас как пушинки и выбрасывал из трещин… Без него мы совершенно не прошли бы первую, самую трудную часть пути.

– Перестань! – пророкотал Осьмиглаз. – Не терзай душу! Ты ведь знаешь, ЧЕМ всё закончилось!

– Ты боролся. Это главное… – отрезала Окипета. – Мы почти выбрались. Мы уже видели Гороховую, видели этот дом. Трудно описать… Это как выныривать из глубины… Всплываешь – и уже различаешь солнце, небо, но между вами ещё слой воды… А тебе так нужно сделать вдох! Воздуха нет совершенно… Пытаешься вдохнуть – а там ещё вода… И ещё, и ещё вода… Но солнце уже близко… Но ты уже не веришь, что оно рядом! Тебе кажется, что оно тебя дразнит!

– И вы застряли? – нетерпеливо перебил Филат.

Окипета скосила глаза на Осьмиглаза и понизила голос до шёпота: