Стожар бросил скомканную бумагу в банку с Груней.
– Смотри, как ест! – сказал он с умилением. – Пусть кушает! Умненьким будет! Эти протоплазмии – они что в раннем детстве едят, тем и становятся. Корми их сырым мясом и костями – будут людоеды. Корми пряниками и хлебобулочными изделиями – получится Мякишка! А я вот собираюсь кормить своего Груню знаниями!
Ева представила себе трёхметрового Груню, который, начитавшись кулинарных книжек, вскрывает рыцарей, запечённых в собственном соку. Чем, в конце концов, рыцари так уж сильно отличаются от магзелей в антимагах?
– Может, лучше кормить Груню добротой? – предложила Ева робко. – А то одни знания без доброты – это ой-ой-ой!
– Добротой? – задумался стожар. – Это можно! Да где ж её взять? Наша учительница младших классов говорила: «У меня все детки или добрые, или сидят на уроках вместе с родителями!»
– Ты учился в обычной школе? Как я? – не поверила Ева.
– Иногда и в обычной. Я же говорил: приходилось скрываться. Мы с мамой приезжали в какой-нибудь город, подбирали себе другие имена и жили до тех пор, пока стожарское чутьё не подсказывало, что пора отсюда убираться. Есть такие сканеры – они ищут магов по характеру их магии, которая у каждого уникальна. Иногда, если ты изо всех сил сдерживаешься и не применяешь магию, они делают это медленно, но в результате всё равно находят.
Стожар постучал по стеклу и приложил к ней ладонь. Ощутив тепло его ладони, человечек из протоплазмы переполз в эту часть банки. Он прижимался к ладони стожара боком, щекой и всем телом. Их разделяло лишь стекло.
– Он тебя видит! – поражённо сказала Ева.
– Нет. Он даже не уверен, что я существую, – сказал стожар. – У него зрения пока нет! Но он чувствует моё тепло! И то, что я о нём забочусь! Звук открываемой банки – значит, сейчас будет еда. Ладонь на стекле – значит, папа здесь!.. Через какое-то время я собираюсь открыть банку. Выпущу его к себе на ладонь. Или на грудь. Там тепла больше.
– Он тебя сожрёт! – воскликнула Ева. – Или, думаешь, стожарская магия тебя защитит?
– Это вряд ли. Но я всё же рискну, когда он ко мне привыкнет. У него два настроения – желудочное и душевное. В желудочном он только глотает и переваривает. А в душевном… Вот сейчас он в душевном! Видишь, греется теплом моей ладони, блаженствует, а страница книги у него недоеденная лежит! Представляешь: не-до-е-ден-ная! Жуткий непорядок для протоплазмия – оставлять что-либо недоеденным!
Внезапно Груня отвалился от стекла и, приняв форму улитки, деловито пополз к скомканным бумажкам.
– Всё! Душевное настроение закончилось! Теперь опять желудочное! Кратковременные они какие-то! Прямо как мы! Жевать мы можем двадцать часов в сутки, а наслаждаться, допустим, музыкой – от силы минут двадцать! Это статистика, что больше сорока минут в консерватории выдерживает только дирижёр.
– Ты псих, – сказала Ева убеждённо. Она подумала, что стожар обидится, но Филат едва не замурлыкал от счастья.
– Псих – это полный совершенный идеальный храбрец?.. Хорошо, я согласен! Знаешь, а давай я лучше буду псик – полный совершенный идеальный красавец!.. Или пупсик – Прекраснейший умнейший полностью идеальный красавец! – разрешил стожар.
Ева открыла окно и высунулась наружу. Две экскурсии сменяли одна другую. Одна была экскурсия школьников – ещё и в музее не побывавшая, но уже вялая и от всего на свете уставшая. Другая же – экскурсия библиотекарей, круглых и бодрых как шарики.
– Девочки! Ещё семь музеев и пять выставок – и мы сможем выпить чашечку кофе! – громко обещала им самая круглая, самая бодрая библиотекарша, и все девочки согласно кивали.
Школьники некоторое время фотографировались вместе с лешаком Лёшей, которого считали чем-то вроде аниматора, а потом стали просачиваться в двери музея. Возле лешака остался только один мальчик – сердитый и всклокоченный, протестного вида.