Обещание (ЛП)

Гарри лежит рядом с ним на диване, положив голову ему на бедро. Его милое, невинное детское личико расслаблено; на нём танцуют блики от пламени в камине. Сириус нежно укрывает маленькое тельце одеялом и разглаживает складки.

Цепи на щиколотках трутся друг о друга, тихо позвякивая.

Он дома у Поттеров; Джеймс крепко обнимает его в комнате для гостей.

— Можешь остаться здесь, Бродяга. Теперь мы твоя семья. Мы никогда тебя не бросим. Я всегда буду твоим братом.

Неотёсанные камни на полу царапают его босые ноги.

Гарри приземляется на лугу позади их дома, слезает с метлы, как только его ноги касаются земли, и бежит.

— Я сделал это, Сириус! Я смог!

Радостно хохочущий мальчик бежит к нему, раскинув руки, и Сириус поднимает его, кружит его в воздухе, смеётся вместе с ним.

Двое мужчин идут от него по бокам, один — за спиной. Полная тишина.

Ремус вынимает Сириусову палочку из его руки и обхватывает окровавленное запястье Сириуса ладонью. Слёзы застилают большие напуганные глаза; он шепчет те слова, которые Сириус так жаждал услышать последние несколько месяцев.

— Я прощаю тебя. Слышишь меня? Я прощаю тебя, Сириус. Но пообещай мне… пообещай мне больше никогда так не делать.

Огромные резные деревянные двери маячат перед ним, открывают ему дорогу к смерти.

Сириус сидит на своей кровати, Гарри — у него на коленях.

— Ты правда хочешь, чтобы я был с тобой?

— Очень, очень хочу.

— И мне никогда не придётся вернуться?

— Никогда. Только через мой труп.

— И… — Гарри нервно смотрит на него, — и я… я тебе нравлюсь?

Сириус крепко обнимает крестника.

— Ты мне ужасно нравишься, Гарри. Я люблю тебя, как любил бы своего сына.

Поток слёз из огромных зелёных глаз, детские ручонки, обвившие шею Сириуса, и Гарри бормочет:

— И я тебя люблю.

Последнее воспоминание ударило по нему сильней остальных, больно сжало его сердце, будто пытаясь выдавить из него все соки. Гарри его любил. Любил его. И… нет, он не мог позволить этому свершиться. Гарри любил его, любил эту самую душу. Он не мог её лишиться! Он нужен был Гарри.

Он начал бороться. Его конечности тряслись, колени подкашивались, но он продолжал пытаться вырваться из оков, из рук, которые схватили его и потащили его к большому гладкому каменному столу в конце комнаты. Он вырывался и отпихивал их, прижимавших его к поверхности. Он задёргался и засучил ногами, когда они вновь сковали его цепями, на этот раз — привязывая к столу. Он орал, кусался, лязгал цепями…

— Нет! Нет! Вы не можете! Я ему нужен! Вы что, не понимаете? Я ему нужен! — крики привели его к новому приступу кашля. Его тело задрожало. Цепи продолжали грохотать.

— Мне жаль, Блэк, — тихо произнёс один из его охранников. — Но ты ничего не можешь сделать. Никто уже ничего не сможет сделать. Не сопротивляйся; так будет только хуже. Как только свидетели соберутся, дементоров запустят сюда. Скоро всё закончится.

***

Хогвартский замок в тишине возвышался над замёрзшим озером и снежными просторами. Некоторые студенты разносили по коридорам звуки предрождественской радости, но до отбоя оставалось меньше часа, и ученики уже возвращались в гостиные своих факультетов, к теплу каминного пламени. Единственным шумом в кабинете директора были тихое пыхтение и звон длинных серебристых предметов, поставленных здесь с непонятной целью. Эту тишину лишь ненадолго прервали яркая сверхъестественная вспышка внезапно позеленевшего огня в камине и вышедшая оттуда высокая фигура. Движения её были спокойными, плавными, и лишь тот, кто был близко знаком с Альбусом Дамблдором, сейчас бы увидел напряжение и внутреннюю усталость в его позе.

Глубоко вздохнув, директор Хогвартса, школы Чародейства и Волшебства, обладавший также великим множеством иных титулов, подошёл к столу и опустился в своё кресло. Где-то на задворках разума он отметил, что эта его привычка садиться, как только он возвращался в свои покои, его слегка волновала. Он уже не один раз отказывался от места министра магии, так почему же он по-прежнему ощущал на своих плечах вес ответственности за целый волшебный мир?

Развитие этой мысли прервал — или, вернее, избавил от него директора — стук в высокое окно кабинета. Дамблдор нахмурился, поднялся с места, подошёл к окну и дал влететь взъерошенной сове. Он отвязал от ноги птицы маленький свиток пергамента и закрыл за совой окно. Глаза его были прикованы к письму.

А после Альбус Дамблдор сделал то, что редко делал в одиночестве и никогда — в присутствии других людей: ругнулся. В несколько шагов великий маг пересёк комнату — мантия вздымалась вслед за ним, усталость как рукой сняло — и вновь исчез среди языков пламени.

***

В такое позднее время министерские камины были уже закрыты для посетителей. Как работник, Артур Уизли имел доступ к министерству даже после официального закрытия, но для остальных троих это создавало ощутимые затруднения, особенно с учётом того, что один из них был обездвижен и висел в воздухе на расстоянии пары дюймов от пола. Поэтому им пришлось использовать старый вход — телефонную будку. Для четверых там было довольно тесно, но поездка, к счастью, была короткой.