Обещание нежности

Котов стоял чуть поодаль, рядом с кованой школьной оградой, и так, чтобы юноше не было его видно. Честно признаться, он считал этот вечер последним в скучной череде вечеров, проведенных поблизости от Андрея Сорокина. Время шло, а ничего сверхъестественного в поведении этого парня ему обнаружить так и не удалось. И Василий Иванович считал, что завтра утром он с легким сердцем и чистой совестью, с сознанием исполненного профессионального долга сможет навсегда забыть об Андрее и положить его дело под сукно.

Много позже, когда он вспоминал об этом вечере, он так и не мог точно сформулировать сам для себя, что же именно вдруг насторожило его в поведении Андрея. Может быть, это была научная интуиция, а может быть — шпионская подозрительность, называть это можно как угодно. Но в один прекрасный момент Котову вдруг показалось, что на скамейке вместо живого человека сидит картонная мишень, муляж, манекен. Вот он, Андрей Сорокин, только что был рядом: шевелился, двигался, что-то бормотал себе под нос. И вдруг — нет человека, а вместо него в нескольких метрах от Котова какая-то бледная, безжизненная тень… И, не веря своим глазам, придвигаясь все ближе к расплывающемуся в сгустившихся сумерках силуэту, Василий Иванович демонстративно покашливал, нарочито громко шуршал опавшей листвой, даже слегка напевал что-то опереточное, но так и не сумел обратить на себя внимание застывшего на скамейке парня, не смог заставить его повернуть голову в сторону раздающихся звуков.

В конце концов, отбросив всякую осторожность, Котов присел на ту же скамейку и мечтательно обратился к соседу:

— Вечер-то, вечер какой, а, юноша? Я вот сына из секции жду. А вы, позвольте спросить?…

Но Андрей молчал. И тогда, не боясь уже спугнуть этого странного подростка, Василий Иванович близко-близко придвинулся к своему соседу и заглянул ему в глаза.

Во взгляде Андрея Сорокина отражалась луна, но глаза были мертвые, пустые, совершенно отсутствующие. Котов тронул его за плечо — и поразился тому, насколько расслаблены все его мышцы. Парень не отзывался на голос, не реагировал на прикосновение, он явно находился в каком-то странном трансе, но его природу даже такой опытный человек, как Котов, не мог определить сразу. И, не зная, когда Андрей снова придет в себя, Василий Иванович счел за благо осторожно подняться, обойти скамейку и стать сзади нее в густой тени раскидистого, уже пожелтевшего дуба.

Прошло еще несколько минут, и Андрей Сорокин пошевелился. Котов уже не касался юноши, но совершенно явственно ощутил — будто бы притронулся, почувствовал собственными пальцами, — как потеплела его кожа, напряглись мышцы, как стал острым и пристальным взгляд. Отступив немного назад, Василий Иванович тихо пробормотал: «Что за чертовщина!» — и отпрянул еще дальше под сень дуба, заметив, как, размахивая ранцем, мчится к брату от школьных дверей Павлушка Сорокин.

— Ты здесь, Андрейка? — крикнул он, чуть запыхавшись и отчаянно тормозя на скользкой после недавнего дождя листве. — А нас вот задержали. Ты здесь давно? Заждался?

— Нет, — послышался спокойный голос старшего. — Я и не заметил, как пролетело время.

— Ага, — засмеялся Павлушка, — ты ведь у нас теперь никогда не скучаешь. Поди, опять путешествовал?

Но Андрей Сорокин, не поддержав разговора! легко и гибко поднялся со скамейки, притянул к себе братишку и, привычным жестом застегнув под горлом его куртку, проговорил:

— Пошли домой. Поздно уже.

И оба растаяли в темноте вечера, уже по-настоящему вступившего в осенней Москве в свои права.

Больше Котов не сомневался. Он не был уверен, что Оля сказала матери правду; не был уверен и в том, что способности Андрея Сорокина — даже если девочка не фантазировала — на самом деле так велики, как считают эти расшалившиеся, ничуть не ведающие, что играют с огнем, дети. Но, во всяком случае, с этим мальчиком стоило поработать. В нем определенно что-то было. И если это «что-то» хотя бы вполовину так сильно, как ему сейчас кажется, он непременно докопается до сути и подлинных масштабов происходящего. В конце концов, это его работа. Его прямой долг и обязанность.

Ему понадобилось всего два дня, чтобы тщательно подготовить необходимую, но, в общем-то, совсем несложную операцию. И когда через два дня в кабинет директора школы вошел молодцеватый, улыбчивый работник военкомата с нужным удостоверением и в нужной форме, этот работник мог быть абсолютно уверен: вся операция непременно пройдет без сучка, без задоринки.

Котов ни на секунду не усомнился в том, что ни при каких обстоятельствах не может быть узнанным кем-либо из работников школы. В качестве Олиного отца он ни разу не бывал здесь. Такая позиция его была совсем не случайна: работа вообще приучила Василия Ивановича быть крайне осторожным в любых контактах, и уж, во всяком случае, он давно взял себе за правило никогда не знакомиться с «лишними» людьми, чтобы не расширять круг тех, кто может при случае где-нибудь узнать его или, не приведи господь, кинуться на улице с приветствиями и объятиями.